"Тадеуш Бреза. Стены Иерихона (роман, послевоенная Польша)" - читать интересную книгу автора

Кристины так неосторожен. И все эти аллегории. И страх. Перед чем? Что
погибнем?
- Хотел бы спросить, - старик чем-то притягивал его, - что это может
быть за поворот? Повторение Станислава Августа?
- Да! - прошептал князь.
Ельский, который сам подал эту мысль, удивился ее подтверждению. Не
поверил.
- Повторение, - проговорил он.
- Не в истории! - возразил князь. - В вас! Ошибки, вины, недостатки,
которые вы у него находите и осуждаете, - только бы вам никогда не
убедиться, что они вовсе не чужды власть имущим. Не видеть, как недалеко
человеку до слабости, - это слишком большая гордыня, чтобы ею не
заинтересовался бог!
На слова эти тотчас же откликнулся ксендз:
- Да не воссядешь на трон, нечаянно низвергающий, говорится в псалме.
- Это уже следствие, - мягко отказался Медекша от помощи приходского
священника. - Я только призываю не смеяться над чужим падением.
Черскому шутка понравилась.
- Преувеличение, - воскликнул он, - преувеличение! Сильный смеяться
может.
Ельский подытожил:
- И назвать труса трусом, посредственность посредственностью, короля,
который погубил свой народ, изменником.
Князь опустил голову. Он разбирался в истории, не в реальной жизни.
Коли они так уверены, подумал он, может, чей-то голос
Польский народный обряд поминовения умерших
говорит их устами! В конце концов, кому судьба вручает власть, тому она
дает и свет. Черский, который больше молчал, не скрывал своего торжества.
- Ну, убедили мы вас, - посчитал он спор законченным, - руки у вас
опустились. Видите, не удастся Понятовского подложить в Вавель.
Князь еще пробовал защищаться.
- Не королям нужна наша рука, - сказал он. - Им туда дорога, там они у
себя. Если бы речь шла о помощи, я бы и сам отказал в ней. Но не мешал бы.
Пусть берет, что ему положено по праву. Большая, однако, смелость-осуждать
кого-то за то, что он заблудился, в то время как мы опять едва-едва
отыскиваем дорогу.
Ельский выпрямился, настала пора взглянуть на вещи шире, указать, как
это все секретно и что горизонт определяется с того места, куда поставила
жизнь.
- А вот есть люди, которые видят достаточно далеко. Чем пристальнее они
всматриваются, тем фигура Понятовского представляется им чернее. Для
Пилсудского это была очень черная фигура. Может, это он, зная, что скоро
умрет, что его ждет Вавель, не хотел, чтобы рядом был Станислав Август.
Мог, по-вашему, Пилсудский принять такое решение?
Князь только что не перекрестился.
- Так он его оттолкнул, - закричал Медекша, а затем горячо зашептал: -
Смилуйся, господи, над его душой! - словно бы вспомнив, что покойники
могут пугать.
Пес запрыгал, затем принялся лаять, понесся куда-то, не слушая окриков.
Староста заключил: