"Тадеуш Бреза. Стены Иерихона (роман, послевоенная Польша)" - читать интересную книгу автора - В нашем кодексе нет статьи об оскорблении величества.
Есть только об оскорблении народа. Князь задумался. - А если мы оскорбим короля, который был с народом! - У нынешнего народа, без сомнения, есть более серьезные заботы, чем ломать голову над тем, где найдет вечное упокоение этот король, а того народа, который бывал с королем, уже нет. Старик взорвался. - Что это вы делите его надвое. Ельский вспомнил Козица. Свести бы его с Медекшей, вот бы поговорили. Один все обрядил бы в старопольское платье, а другой повсюду бы от него стал избавляться. Выберем-ка середину. - Народ один, - ответил он. - Только возраста разного. Тогда-ребенок, теперь-взрослый. Разве не так? Ельский в этом не сомневался. Всякий высокопоставленный чиновник знает сегодня, что такое интересы государства. Какие уж тут сравнения с давней Речью Посполитой. Несомненная зрелость! - Да! - добавил он еще более уверенным тоном. - Теперь народ сознательный. Знает, чего хочет. Знает, что для него хорошо. Стало быть, повзрослел. - И относится пренебрежительно к определенным эпохам своей молодости, свято веруя, что так не согрешит! Знаете, - Медекша подошел поближе к Ельскому, заговорил тише, - я бы не решился на такое, - он показал на костел, - заставить его лежать тут. Не спесивость ли это? Не вызов судьбе? Такой уж я суеверный. - Вы, князь, не бойтесь, - многозначительно успокаивал он Медекшу. - Эти проблемы наверняка решил господин президент. И по зрелом размышлении. - А может, и нет, - упирался князь. - Просто подмахнул. Вот и все! Черский молчал. Ему от этого ни жарко ни холодно. А вот староста кипел от негодования. Ведь это же откровенная оппозиция. - Воля правительства выражена ясно, - горячо вмещался он. - Все дело теперь в том, чтобы ее исполнить. Государство сильно повиновением. - А повиновение опирается на традиции, - не оборачиваясь, отмахнулся Медекша от старосты. Он знал, чему суждено быть, то и будет. Но хоть бы кто-нибудь почувствовал то же самое, что и он! Если бы еще в этом были самовольство, бунт, сопротивление. Лишить останки ненавистного короля всех почестей! Страшный жест, в истории повторявшийся. В ее духе. Но, видите ли, тут не лев преградил теням дорогу на Вавель, а черепаха. Символ чиновной деятельности. Всех этих бумажных шестеренок! Ельский почувствовал, что должен открыть Медекше правду. - Станислава Августа, - сказал он, веря, что это суждение возвысит его в глазах князя, - нельзя поместить в усыпальнице на Вавеле после Пилсудского. Вот и все! - Это было бы все, если бы вы сказали, что не только один, но и другой тоже до Вавеля не дорос, - задумчиво проговорил князь. Ельский возмутился. Ведь он выдал секрет самого президиума Совета министров. И так к этому отнестись. Он был возмущен. |
|
|