"Тадеуш Бреза. Стены Иерихона (роман, послевоенная Польша)" - читать интересную книгу автора

румянами и пудрой, как говорил мой архиепископ, - угодники кисти.
Черскому на эти темы нечего было сказать, а реставратору показалось,
будто он его не убедил.
- В искусстве все кончается вкусом. Но для начала вкусвещь плохая. Вы
ведь знаете, что потом стало с этим вкусом, - старик говорил с Черским как
со знатоком, - сплошные руины.
Посмотрите! - воскликнул он, ибо и сам увидел это теперь очень
отчетливо. - Почти весь девятнадцатый век в живописи, скульптуре,
архитектуре-дно, эпоха упадка. Все-порождение этого бессодержательного
мастерства. У нас насадил его король Стась.
- А этот ваш двоюродный брат? - спросил полковник Черский.
Реставратор удивился.
- Кто?
- Ну, архиепископ.
Старик прищурился.
- А! - воскликнул он таким тоном, будто сожалел о своей забывчивости. И
может, нотка какой-то боли была тут искренней.
Бедные люди, грустно подумал он. Куриная слепота-никакого будущею не
видят! Я должен перекрестить в двоюродного брага своего предка, дабы перед
их взором возник какой-то конкретный образ. Весь мир только то, что
происходи! при их жизни. Сердце у него сжалось. Он еще раз воскликнул: -
Ах! Этот архиепископ, - продолжал он, - как раз за искусство и воевал со
Станиславом Августом. Не как другие, дескать, этого всегда слишком много,
но что это не то, ибо это плохо. Еще до мировой войны были опубликованы
его письма. Великолепно! Какая сила духа в том, что касается творчества!
Он первый разрешил в Польше играть Бетховена. Не в независимой!
И вздохнул, словно сожалея, что такая музыка запоздала.
- Как епископ и как меценат вот что он пишет о Станиславе Августе после
первого раздела Польши: "Он позволил оторвать от здания два флигеля;
говорят, что взамен он укрепил дух, но какая же от него образованность,
коли религии он отчим, а искусству пасынок".
Черский закивал головой. Он слушал только слова. Из них он понял лишь,
что реставратор высказывается против короля.
Значит, как полагается, объяснил он себе и еще заставил себя
поднапрячься, чтобы решить, такая ли продувная бестия этот старик или же и
вправду против. Притом сама историческая проблема-вздор, любопытен лишь
этот старый человек. То, что он так наскакивает на Станислава Августа, -
его личная изворотливость или же всего его класса? Слова влетали Черскому
в одно ухо и вылетали в другое. Но тон и голос его хороши! - признал он.
То, что старик говорил, Черский не имел ни охоты, ни нужды осуждать. Как и
староста, который подошел к Ельскому. Постоял с минуту. Раздраженно
покрутился на одном месте. Не очень-то представляя себе, о чем говорить.
Стрелял глазами в типа из президиума. Наверное, привез какие-нибудь
политические сплетни. Черский его знает, велел бы ему все выложить. Но
куда там, когда этот старик мешает. Прикончит он полковника своей нудой об
искусстве.
- Меценат, который верит в фальшивое искусство, - разглагольствовал тем
временем старик, - напоминает антипапу.
Что-то подобное говорил Буонарроти.
Черский лениво вставил: