"Тадеуш Бреза. Стены Иерихона (роман, послевоенная Польша)" - читать интересную книгу автора

состраданием посмотрел на Козица. Какая неприятная история! Сколько же раз
в прошлом при одной мысли о Янеке Дикерте Ельский содрогался. Он ведь мог
накапать и на него, и на собственного брата. Для студентов такие контакты
ни к чему. Но разве от них убережешься.
- Это его брат, - повторил Ельский и вдруг почувствовал, что краснеет
под взглядом Козица. Контакты, контакты! - завертелось у него в голове это
слово. Что капитан о нем думает?
А, не имеет значения, успокоился он. Но подозрение-это подозрение.
Всегда вещь неприятная.
- Но того, коммуниста, - он нарочно сделал ударение
на этом слове, выделил его, как не очень точное, но ставшее расхожим
определение, - я тоже'знаю.
Козиц извинил его:
- Понимаю вас. Раз уж советник-ваш друг, а он его брат.
А Ельский думал как раз о том, что дело обстояло по-другому.
Чем он виноват! Время такое было. Правительство тогда чутьчуть
качнулось влево. Вот Ельский и его приятели и начали ощупывать левый
берег. Можно ли ополячить, смягчить, приручить коммунизм? Ибо если уж не
социалисты и не крестьянская партия, то кто же? Значит, какой-нибудь свой
крайний путь? В наши годы вокруг этой догмы вертелись все разговоры:
современное политическое движение должно быть крайним. И опять получалось,
что коммунизм, разумеется если останавливаешь выбор на левом фланге. А
стало быть, надо познакомиться, пощупать эту доктрину. Самых лучших
привлечь к движению. Из них сделать чиновников. Чуть подкрасить
государству хохолок.
Перехватить лозунги. Приспособить их. Затем протащить их в
правительственные издания, кое-что в циркуляры. Провести революцию в
гомеопатических масштабах. В их разговорах это называлось: отнестись к
коммунизму как кит к Ионе. Единственное политическое средство приручить
пророка.
Кого из коммунистов залучить? Кого-нибудь из молодых?
Естественно, самых выдающихся. Но как их приманить? Ельский зарылся в
их личные дела. Важно было подобраться к мальчикам со слабой их стороны,
разузнать об их нуждах. Одного ловить на заграницу, другого на должность,
третьего на славу. А Дикерта?
На профессуру? На научную карьеру? Он тогда стал ассистентом.
Собственно, каждому можно помочь в жизни. Государство тебя хвалит,
ценит, признает! Дикерта обольстить не удалось. Разумеется, коли давали,
он брал. Но держался в сторонке. Перестал знаться с теми, кто наживку
заглотил. Все было так, как он обычно и делал: после долгих размышлений,
неохотно, не торопясь. В конце концов решился испытать и его. Это было
сложное время. Польские ученые выступали с протестами, впрочем ничего
толком не понимая. Дикерт подписи своей не поставил.
Раздумывал. Часами держал текст под носом. Слова не обронил.
Не предлагал поправок. Ему позвонили домой. "Вы меня ни за что не
вставляйте!" - ответил он. Председатель кружка попытался объяснить. "Вы
сами себя исключите из общества". Чего он только ему не втолковывал!
Наконец решил взять быка за рога.
Прикрикнул на Дикерта: "Ну, итак!" А тот уперся, что ни за что, хотя он
и не мог не чувствовать: государственный корабль теперь снова берет