"Иосиф Бродский. Путеводитель по переименованному городу" - читать интересную книгу автора

Ибо это не он прибыл в Петербург, чтобы захватить власть: это власть
сама давным-давно захватила Ленина и притащила его в Петербург. То, что в
учебниках истории называется "Великая Октябрьская Социалистическая
революция", на деле было простым переворотом, бескровным, кстати сказать. По
сигналу - холостому залпу кормовой пушки крейсера "Аврора" - рота недавно
сформированной Красной гвардии вошла в Зимний дворец и арестовала группу
министров Временного правительства, сидевших там тщетно пытаясь управлять
Россией после отречения царя. Красногвардейцы не встретили сопротивления;
они изнасиловали половину женского батальона, охранявшего дворец, пограбили
по комнатам. При этом двух красногвардейцев пристрелили, а одни утонул в
винном погребе. Настоящая пальба на Дворцовой площади, когда валились тела и
прожекторы скрещивались в небе, имела место гораздо позднее, в постановке
Сергея Эйзенштейна.
Вероятно, именно из-за скромных масштабов мероприятия, имевшего место
25 октября, официальная пропаганда окрестила город "колыбелью Революции".
Колыбелью он и остался, пустой колыбелью, и доволен сим статусом. Город в
значительной степени избежал бесчинств. "Избави нас Бог, - сказал Пушкин, -
увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный"; но Петербург и не
увидел. Гражданская война бушевала вокруг и по все стране, ужасная трещина
прошла через нацию, разделив ее на два взаимно враждебных лагеря; но здесь,
на берегах Невы, впервые за два столетия царил покой, и трава пробивалась
сквозь булыжник опустевших площадей и щели тротуаров. Голод брал свое, а
заодно и ЧеКа (КГБ в девичестве), но в остальном город был предоставлен
самому себе и своим отражениям.
Пока страна, с возвращенной в Москву столицей, откатывалась к своем
утробному, клаустро- и ксенофобному состоянию, Петербург, не имея куда
податься, застыл в своем обличии города 19 века, словно позируя для
фотографии. Десятилетия, последовавшие за Гражданской войной, не слишком его
изменили: возникли новостройки, но главным образом на промышленных окраинах.
К тому же основная жилищная политика состояла в "уплотнении", то есть
подселении бедноты в квартиры людей побогаче. Так, если семья жила в
отдельной трехкомнатной квартире, ей предстояло уплотниться в одну комнату,
чтобы две другие семьи могли вселиться в две другие комнаты. Так городской
интерьер становился все более достоевскианским, тогда как фасады
облупливались и впитывали пыль, этот загар эпох.
Спокойно, расслабленно стоял город, наблюдая смену времен года. В
Петербурге может измениться все, кроме его погоды. И его света. Это северный
свет, бледный и рассеянный, в нем и память, и глаз приобретают необычайную
резкость. В этом свете, а также благодаря прямоте и длине улиц, мысли
пешехода путешествуют дальше цели его путешествия, и человек с нормальным
зрением может различить на расстоянии в полтора километра номер
приближающегося автобуса или возраст следующего за ним шпика. Человек,
рожденный в этом городе, нахаживает пешком, по крайне мере смолоду, не
меньше, чем хороший бедуин. И это не из-за того, что автомобилей мало и они
дороги (зато там прекрасная система общественного транспорта), и не из-за
километровых очередей в продмагах. А оттого, что идти под этим небом, по
набережным коричневого гранита, вдоль огромной серой реки, есть само по себе
раздвижение жизни и школа дальнозоркости. В зернистости гранитной набережной
близ постоянно текущей, уходящей воды есть нечто такое, что пропитывает
подошвы чувственным желанием ходьбы. Пахнущий водорослями встречный ветер с