"Анита Брукнер. Отель 'У озера' " - читать интересную книгу автора

очередную непритязательную, но достаточно ходкую книгу.
- Разумеется, - произнесла Эдит, бросив в чашку кофе несколько кубиков
сахара, напоминающего цветом соли для ванной, - вы можете возразить, что
заяц способен поддаться на сказки черепашьего лобби, стать рассудительней,
осторожней - одним словом, действовать осмотрительнее. Но заяц всегда верит
в собственное превосходство, он просто-напросто не воспринимает черепаху как
достойного противника. Поэтому-то он и выигрывает, - заключила она. - Я хочу
сказать - в жизни. А в художественной литературе - никогда. По крайней мере,
в моих книгах. Интимная изнанка жизни слишком ужасна, чтобы я допускала ее в
свои сочинения. Да моим читателям она и не нужна. Понимаете, Гарольд, они у
меня, в сущности, целомудренные. С их точки зрения - с моей точки зрения, -
все эти взыскующие оргазма девушки со своими деловыми "дипломатами" могут
убираться куда подальше. О них должным образом позаботятся. Не бывает рынка
без торгашей.
- Вижу, вы снова становитесь сами собой, - заметил Гарольд, отсчитывая
стопку банкнот.
- Спасибо за ленч, Гарольд, - сказала Эдит, когда они вышли на людную
улицу. Предстоящая разлука с его милой и необременительной участливостью
теперь огорчала ее сильнее, чем раньше. Ему единственному было доверено
поддерживать с ней связь, когда она отбудет. Он был единственным - ну, почти
единственным - человеком, кто знал, куда она отправляется. К сожалению, не
он один знал, чем вызван ее отъезд. Она умоляюще посмотрела ему в глаза,
понимая, что он выложил гору денег за ленч, после которого через час
почувствует голод. У нее же аппетит пропал, пропал напрочь. Последнее время
еда не имела для нее никакого значения, потому что и сама она утратила
значение в собственных глазах. Но как восхитительно готовила она для Дэвида,
как героически, на скорую руку, варила или жарила, какие учиняла кутежи -
Дэвиду неизменно требовалось поесть, когда они наконец выбирались из
постели, притом в совершенно дикое время, порой за полночь, в последнюю
минуту перед тем, как садиться за руль и гнать по безлюдным улицам к себе в
Ходланд-Парк. "Дома меня так не кормят", - нежно говорил он, поддевая
ломтиком жареного картофеля желток из глазуньи. Стоя в ночной рубашке с
кастрюлькой тушеной фасоли наготове, она озабоченно наблюдала за ним.
Оценивая размах его аппетита глазом знатока, она брала сковородку и
вываливала ему на тарелку подрагивающую гору яичницы-болтушки на молоке.
"Жратва героев", - довольно вздыхал он. Его худое молочно-белое тело стойко
сопротивлялось этим обильным трапезам, он не прибавил в весе ни грамма.
"Потрясно, - изрекал он и откидывался, набив живот. - Как там насчет чая?"
Но пока он пил чай, она уже отмечала в нем растущую торопливость,
собранность, быстроту и четкость движений; когда же он проводил рукой по
своим коротким темно-рыжим волосам, она понимала: идет превращение и скоро
он начнет одеваться. В такие минуты она чувствовала, что знает его не так уж
хорошо. Запонки, часы и прочее принадлежало его другой жизни - всем этим он
занимался каждое утро, пока его жена подгоняла опаздывающих в школу детей.
Наконец у нее возникло ощущение, что она его вообще не знает, хотя из-за
занавески она следила за тем, как он вылетает из дома, со всех ног несется к
машине и с ревом исчезает в ночи. Ей всегда казалось, что он уезжает навеки.
Но он всегда возвращался. Рано или поздно, но возвращался.
Ей чудилось, что она все дни проводит в ожидании его приходов. Однако
же пять в меру толстых романов неопровержимо доказывали, что она не