"Питер Брук. Пустое пространство " - читать интересную книгу автора

может умереть. Неживому смерть не страшна. Он притязает на вечность.
Разумеется, неживой театр столь же многообразен, как и живой. Может быть,
даже более: здесь собрались десятки поколений бывших живых. И не на много
более мирный. В нем тоже идет своя призрачная борьба. Но по-своему он един.
Его объединяет отсутствие мысли. В этом он и противостоит живому театру.
Живой театр - всегда театр думающий.
Именно масштаб мысли и роднит театр Брука с шекспировским.
Восхищение Шекспиром продиктовано для Брука прежде всего тем, что
великий драматург умел как никто соединять объективную правду внешнего мира
и правду человеческой души. Без истолкования внешнего мира для Брука
невозможна современная сцена, "Внешний мир" для него не только (в отличие от
художников середины прошлого века) социальная среда - это Вселенная, это
бескрайние, лишенные воздуха, чуждые жизни просторы космоса, увиденные в
современные телескопы и истолкованные современной физикой. Космоса,
пытающегося распространить свои бездуховные законы на обитаемый мир. И
все-таки человек для Брука вопреки всему - ось, вокруг которой вращается
мир. Этот взгляд на мироздание напоминает богоборческий и при этом социально
окрашенный протест английских романтиков. Но идет он не от преобразованного
религиозного мифа (как у Байрона в "Каине"), а от столь же бунтарски
воспринятой и соотнесенной с обществом современной науки.
Антисциентизма, презрения к науке, столь модного сейчас в
интеллигентских кругах на Западе, здесь, разумеется, никакого. Наука не
создала мироздание, она лишь представила его таким, каково оно есть. Она -
Брук доказал это своим "Лиром" - помогает сорвать с мира покровы
сентиментальности и ложных концепций. И она Бруку в этом смысле союзница. Он
предпочитает знать реальность, с которой борется, отстаивая человека.
Сценический мир Питера Брука возникает на пересечении научных и социальных
концепций. Именно это, по мнению Брука, должно помочь возродить в новых
условиях драматургию и сцену шекспировского масштаба. Естественный союзник
его в этом дерзком замысле - Бертольт Брехт. Брук - горячий сторонник его
теории "эпического театра". Брук прямо говорит о том, что придало мысли
Брехта такую широту, - его марксистские- убеждения. Всю радикальность этих
слов можно оценить, памятуя, что, принятая в западном театроведении точка
зрения диаметрально противоположна бруковской, Брехт обычно трактуется как
худож ник, добившийся великих достижений вопреки своей коммунистической
идеологии.
Пафос мысли - вот что роднит Брука с немецким драматургом и режиссером.
Его "Лир" - это крупнейший брехтовский спектакль после великой "Матушки
Кураж" в "Берлинер ансамбле". Брук не меньше Брехта стремится к "очуждению",
к созданию такой атмосферы в зале, когда зрителя словно бы оберегают от
излишних эмоций. Предполагается, само собой, что зритель отнюдь не
равнодушен к происходящему на сцене, но интерес его - особого рода: он жадно
следит за действием, думая вместе с актером и режиссером. Так ли представлял
себе отношения сцены и зала Шекспир? Вряд ли. Но Брука, как до него Брехта,
это не смущает, хватить сегодня действительность по-шекспировски широко -
значит, согласно Бруку, приложить к ней понятия, Шекспиру неизвестные. Чтобы
идти назад к Шекспиру, замечает он в своей книге, надо идти вперед. Брехт
для Брука и есть в какой-то мере современный Шекспир. "Сознательный
Шекспир".
Но вот что удивительно: Брук не поставил в жизни ни одной пьесы Брехта!