"Питер Брук. Пустое пространство " - читать интересную книгу автора

разгромленной Европы, которая ' хотела только одного: оживить воспоминания
об утерянных радостях.
В 1946 году я шел однажды днем по улице Реепербан в Гамбурге, влажные
серые клочья тумана тоскливо клубились вокруг уродливых проституток с
лиловыми носами, впалыми щеками-некоторые были даже на костылях, - а толпа
детей с азартом осаждала двери ночного клуба. Я вошел вслед за ними. Сцена
изображала ярко-голубое небо. Два клоуна в поношенных, обсыпанных блестками
костюмах собрались посетить Королеву небес и присели отдохнуть на
нарисованном облаке."Что мы у нее попросим?" - спросил один.
"Обед", - ответил другой; дети шумно выразили одобрение. "А что у нас
будет на обед?" - "Schinken, Leberwurst..." (Ветчина, ливерная колбаса).
Клоун начал перечислять все исчезнувшие продукты, и дети притихли; в зале
воцарилось молчание, которое сменилось глубокой, подлинно театральной
тишиной. Потребность, которая не находила удовлетворения, превратила
театральный образ в реальность. От сгоревшего здания Гамбургской оперы
уцелела только сцена, и на ней собрались зрители, а у задней стены сцены па
фоне жалких декораций с трудом двигались певцы - шла опера "Севильский
цирюльник", и певцы пели, потому что ничто не могло заставить их замолчать.
На крошечной площадке сгрудилось человек пятьдесят зрителей, а 'перед ними
на считанных дюймах незанятого пространства горсточка лучших актеров города
упорно продолжала делать свое дело. В разрушенном Дюссельдорфе второсортная
оперетта Оффенбаха с контрабандистами и разбойниками приводила зрителей в
восторг. В ту зиму в Германии, так же как за несколько лет до этого в
Лондоне, театр утолял голод это было ясно без всяких дискуссий, тут не о чем
было рассуждать. Но какова природа этого голода? Выражалась ли в нем тоска о
невидимом, стремление сделать жизнь более содержательной, чем самая
наполненная повседневность, или это была тоска о том, чего в реальной жизни
вообще быть не может, то есть стремление как-то уйти от ее тягот? Это очень
важный вопрос, потому что многим кажется, будто и самом недавнем прошлом
существовал Театр с определенной школой ценностей., определенным уровнем
мастерства, с определенными представлениями об искусстве, который мы сами
очевидно, не ведая, что творим, разрушили и предали забвению Но мы не можем
позволить себе роскошь попасться на удочку тоски о прошлом. Самый лучший
романтический театр, так же как препарированные радости онер и балетов,
все-таки не что иное, как жалкие обломки священного искусства древности.
Орфические обряды выродились в гала-представления: медленно незаметно, капля
за каплей в вино подливали воду.
Занавес был неприкосновенным атрибутом целого направления сценического
искусства -красный занавес рампа, ощущение, что все мы дети; тоска по
ушедшему и магия сцены слипались воедино. Гордон Крег всю жизнь поносил
театр иллюзий, но больше всего он любил вспоминать о рисованных деревьях н
лесах, н, когда Крэг рассказывал о трюках, связанных с trompe d'oeil
(обманом зрения), у него загорались глаза.. Однако настал день, когда мы
поняли, что за этим красным занавесом уже не спрятано никакого сюрприза,
когда у нас пропало желание - или потребность-становиться детьми, когда
примитивное волшебство отступило под напором еще более примитивного здравого
смысла, тогда-то со сцены сдернули занавес и убрали рампу.
Конечно, мы по-прежнему стремимся поймать в сети искусства невидимые
течения, которые управляют нашей жизнью, но наш взгляд прикован сейчас к
темной части спектра.