"Питер Брук. Пустое пространство " - читать интересную книгу автора

интерес лишь к внешним сторонам жизни, и каждый считает, что его мир - это и
есть целый мир. Если бы не Шекспир, у нас были бы осе основания считать, что
объединение этих двух драматургов в одном лице практически невозможно.
Однако елизаветинский театр все-таки не миф, и при всем старании мы не можем
забыть о нем ни на минуту. Четыреста лет назад драматурги умели соотносить
события окружающего мира с событиями сложной духовной жизни людей, каждый из
которых был личностью, умели доводить противоборство их страхов и надежд до
открытого конфликта. Драма была обнажением души, сопоставлением
столкновением, она будила мысль, увлекала, убеждал а-и." в конце концов
рождала понимание. Шекспир не был вершиной, лишенной основания, которая
чудом парила в облаках; он завершал пирамиду, состоящую' из большой группы
драматургов все меньшего и меньшего масштаба и убывающей степени таланта, но
одержимых, как и он, честолюбивым стремлением бороться с тем, что Гамлет
называл уродствами и пороками века. Тем не менее новоелизаветский театр
драмы в стихах, с пышными декорациями выглядел бы в наше время чудовищной
нелепостью. Вот почему мы должны более пристально вглядеться в шекспировский
театр н постараться попять, в чем состоят его специфические особенности.
Одна простая мысль сразу же приходит в. голову, Шекспир использовал те же
единицы измерения, что и МЬЕ, - в его распоряжении были те же несколько
часов зрительского времени. И он насыщал этот отрезок времени - секунду за
секундой - живой, необычайно содержательной жизнью. Его персонажи существуют
одновременно на бессчетном множестве уровней - погружаются на дно, витают в
облаках; искусная техника, чередование стихов и прозы, разнообразие
контрастных эпизодов, волнующих, забавных, тревожных, - вот средства,
которыми пользовался Шекспир, чтобы сказать то, что считал нужным, но он,
кроме этого, четко знал, чего он хотел от людей и от общества, и это знание
помогало ему осмысленно выбирать темы и средства, осмысленно строить театр.
А современный драматург все еще не в силах вырваться из застенков анекдота,
логики, стиля и чувствует себя связанным по рукам и ногам пережитками
викторианских представлений, согласно которым честолюбие и дерзость -
нехорошие слова. Как сильно ему недостает того и другого! Если бы только у
современного драматурга было честолюбие, если бы он дерзнул посягнуть на
небеса! Но пока он не перестанет вести себя как страус, как одинокий страус,
об этом нечего и думать.
Потому что, высунув голову из-под крыла, он столкнется с тем же
кризисом. Ему тоже придется решать, каким, по его мнению, должен быть театр.
Конечно, произведения каждого драматурга отражают меру его таланта -
нельзя прыгнуть выше головы. Он не может уговорить себя быть лучше или стать
другим. Единственное, что он может, - писать о том, что видит, думает и
чувствует. Но он, кроме того, может попытаться усовершенствовать свои
рабочие инструменты, Чем отчетливее драматург осознает, каких звеньев
недостает в комплексе его связей с окружающим миром, то есть чем острее
ощущает, что не в силах показать жизнь достаточно глубоко и достаточно
разносторонне или использовать достаточно глубоко и разносторонне все
возможности сцены, а потребность в уединении превращает его в узника, тем
больше шансов, что он начнет искать способы объединения результатов своих
наблюдений и своего личного опыта, которые до тех пор никак не
соприкасались.
Я хотел бы определить точнее, в чем состоит основная трудность, с
которой сталкивается всякий пишущий для театра. Потребности театра сейчас