"Ханс Кристиан Браннер. Никто не знает ночи " - читать интересную книгу автора

карточке, и девушка, похожая на Дафну, спустилась к ним, и звали ее Соня, и
была она тоненькая, хрупкая, в милом черном платьице с белым воротничком и
манжетами. Ее пригласили за стол, и она сидела между Габриэлем и Феликсом,
точно пойманная птица, и не смела поднять глаз от скатерти, хотя оба
кавалера, стараясь превзойти друг друга, ухаживали за ней в угоду Дафне, а
сама Дафна сидела напротив и болтала, смеялась, заливаясь серебряным
колокольчиком, и осыпала девушку похвалами, ну как же замечательно она
танцевала, но та в ответ говорила только "ах что вы", "ну что вы", и мотала
головой, тряся желтоватыми волосами, и продолжала прятать глаза; лишь время
от времени, не отрывая их от скатерти, она косилась в сторону, чтобы
посмотреть, как едят омара, а один раз взглянула вдруг с мольбою на Томаса,
как будто общее молчание объединяло и связывало их друг с другом. Ему
запомнились ее длинные нафабренные ресницы, которые то и дело испуганно
вздрагивали, черная краска слегка размазалась, придавая лицу ее овечье
выражение, а веки были припухшие, красноватые, как если бы она долго
плакала, но, возможно, это просто была простуда, она непрерывно хлюпала
носом, а потом принялась рыться в сумочке, но, не найдя носового платка,
продолжала и дальше хлюпать да бормотать "нет, спасибо", и "да, спасибо", и
"спасибо вам большое". Ресторан закрывался рано - действовал комендантский
час, но они не захотели с нею расстаться, привезли ее на извозчике к себе
домой, и Дафна потребовала шампанского, а девушка осмелела, язык у нее
развязался, и она затараторила своим вульгарным говорком: "Ой, а мы с
мамашей", "Ну надо же, а мы с сестренкой", и Дафна восторгалась: "Чудесно",
"Очаровательно" - и повела ее наверх, к себе в комнату, а когда они
вернулись, на девушке вместо платья было натянуто розовое трико. Завели
патефон, и она танцевала в большой гостиной, но успела к тому времени
захмелеть и уже нетвердо держалась на ногах, начала спотыкаться, совсем
сбилась с ритма и вдруг застыла посреди комнаты, глядя в пространство своими
припухшими красными глазами, губы растянулись в дрожащую струну, а когда
кто-то захлопал в ладоши, она упала в кресло и, пряча слезы, закрыла лицо
голыми озябшими руками. Дафна тотчас бросилась к ней, опустилась возле нее
на колени, гладила по голове, вытирала ей глаза, завораживая своим
серебряным голоском, и потом они обе во второй раз исчезли, а когда снова
показались на лестнице, девушка преобразилась: на ней было платье из
гардероба Дафны, ее же тончайшие чулки и туфли на высоких каблуках; Дафна
потащила ее к зеркалу, показать, как они похожи друг на друга, ну в
точности, просто сестры-близнецы, и девушка попыталась сложить дрожащие губы
в улыбку, но лицо отказывалось ей повиноваться, оно жалко скривилось,
сморщилось, и слезы опять потекли ручьем. Домой! Она хочет домой! Габриэль
ей втолковывал, что надо подождать, пока кончится комендантский час, а Дафна
предлагала свою комнату и постель, но она закрывала лицо руками, и никакие
доводы на нее не действовали; "Домой, я хочу домой", - всхлипывала она,
тряся желтоватыми волосами. Тогда Феликс предложил отвезти ее домой в своей
врачебной машине. Они вышли в прихожую, и Габриэль подал девушке ее
обтерханное пальтецо, держа его, точно королевскую мантию, но Дафна,
выхватив у отца пальтецо, отшвырнула его и не сходя с места презентовала ей
одно из собственных манто и надела ей на голову одну из собственных шляп, и
личико под шляпой опять скривилось, и им поневоле пришлось поторопиться
выпроводить девушку за дверь, пока ее окончательно не развезло от хмеля,
слез и простуды. Дело было весной, в апреле или в Мас: Томас помнил ее