"Ханс Кристиан Браннер. Никто не знает ночи " - читать интересную книгу автора

в свою совершенную противоположность. Обстоятельная подготовка, - он
отхлебнул еще глоток, - долгое посвящение будет ощущаться как мучительная
епитимья. Причастное вино приобретет вкус затхлой воды, просфора станет
хрустеть на зубах, как песок, культовая тема будет отстукивать сама себя на
механическом фортепьяно. Останется только смотреть, как
опускаются и поднимаются клавиши - для этого пальцем шевельнуть не
понадобится, - и слушать литанию из одних и тех же бессмысленных вопросов и
ответов. И в конце концов, - он отпил еще глоток, - в конце концов вкус и
аромат, цвет, звук и ритм сольются вместе и обратятся в одно и то же.
Происходящее из одного и того же сводится к одному и тому же. Сам не
заметишь, как окажешься заточенным в собственном аду, в ничтожном безопасном
аду беспросветной скуки. Но как из него вырваться, если действуешь по
принуждению? - продолжал он. - Как представить себе самую возможность
чего-то иного, если настоящее - это всего лишь та часть будущего, которая
уже содержится в прошлом?
Доктор Феликс сделал глубокую затяжку и выпустил дым длинной
презрительной струей.
- Не морочь мне голову своими инфернальными бреднями, - сказал он. - К
чему все эти размышления и рассуждения? В том-то вся и приятность, что в
такой ситуации ни о чем не думаешь. Все возможно, и все дозволено. Ты
абсолютно свободен...
- Не морочь мне голову своей пресловутой свободой, - прервал его
Томас. - Абсолютная свобода - это абсолютное принуждение. Думать и думать до
потери сознания - другой возможности просто нет, думать в отчаянной надежде,
что в конце концов заблудишься в собственных мыслях и, быть может,
нежданно-негаданно найдешь выход из своего лабиринта. Наткнешься нечаянно на
мысль, которая прежде не приходила в голову. Но, должен признаться, это не
слишком реальная возможность, а посему едва ли не самое лучшее - продолжать
делать то, что мы все время и делаем, будь то осознанно или неосознанно:
молиться тому самому Богу, в которого мы не веруем. Богу, которого не
существует. Молись денно и нощно, молись до бесконечности бессмысленной
запредельности, Отцу ли, Сыну ли, Пречистой ли деве, называй как угодно,
лишь бы это было нечто невероятное, немыслимое, пусть хоть идея, если тебя
больше устраивает это слово, доброе начало, а по мне - пусть хоть и злое
начало: молись Сатане, чтобы он открыл тебе врата ада и допустил к
благословенным физическим мукам. Не так уж это трудно - они в натуральном
виде ждут тебя прямо на улице. Отвори дверь и ступай туда...
Он опять поднес стакан ко рту и, бросив взгляд на сидящего напротив,
встретил невозмутимо-многомудрую улыбку.
- Извини, - сказал он, - извини меня за параноидные
разглагольствования. Я говорю, разумеется, лишь о себе. Гедонист,
счастливый, свободный от предрассудков любитель наслаждений, - другое
дело. - Осушив свой стакан, он почувствовал, что наконец-то полностью
протрезвел. Он вступил в фазу ясности, зеркально отчетливой ясности, когда
малейший звук иглой вонзается в нервы, а предметы расчленяются на гротескно
увеличенные детали. Ощутив сухую резь в глазах, он закрыл их, потом снова
открыл. - Скажи, у тебя зеркало над кроватью висит? - спросил он.
- Зеркало?... С чего ты взял?
Томас усмехнулся: доктор внезапно изменил тон, и вот тут-то - тут пепел
с его сигареты упал и рассыпался по фрачной паре. Он достал из нагрудного