"Ханс Кристиан Браннер. Никто не знает ночи " - читать интересную книгу автора

мужское тело, падающее, но так и не упавшее, хохочущее лицо с разинутым
ртом, и лицо, искаженное нестерпимой мукой, и белое как мел потухшее лицо с
глазами, скрытыми пляшущим облаком волос, - круговое движение продолжалось с
нарастающей скоростью, и в поле зрения поочередно вдвигались и вновь
исчезали разные предметы: накренившаяся стена, скособоченный потолок,
большой круглый стол со множеством поваленных бутылок и рюмок, и вот уже
движение перестало быть движением, а предметы - предметами, осталось лишь
повисшее в воздухе нерасчленимое колесо. Легкое головокружение, подумал
Томас, оставаясь в центре колеса, легкое головокружение, и больше ничего...
Потом он тихо, как прежде, сидел и широко открытыми глазами смотрел в камин,
где березовые поленья горели без звука, без движения и мелкие язычки пламени
слились в один застывший конус, оцепеневший огненный язык, который
взметнулся высоко, до самого дымохода, и заканчивался наверху изящным
завитком.
Не без кокетства, подумал Томас и засмеялся внутри беззвучным смехом:
эта картина явилась как бы сценой апофеоза, завершающей комический балет.
"Абракадабра", - сказал он, но и слово тоже осталось у него внутри. Он хотел
было похлопать в ладоши, да забыл, погрузившись в созерцание: тихо сидел,
следя, как последние искры и последний легкий дымок исчезают в зияющей
черной пасти. Тем же путем, через трубу, улетучился, должно быть, и
неведомый клоун - или пастор - или колдун, - предварительно вызвав видение
бессмыслия с помощью весьма нехитрого приема: он застопорил всякое движение
постановил время. Только-то - и этого оказалось достаточно, чтобы от
предметов остались одни лишь мертвые формы, безобидный залихватский свинг
приобрел вид пляски проклятых грешников, а уютный огонек камина превратился
в само адское пламя. "Но ты не запугаешь меня своим адом, - сказал Томас. -
Если ад существует, я хочу быть в аду. Если существуют проклятые грешники, я
хочу быть с ними. - Его раздосадовало, что он не может выговорить свои слова
вслух: в застопоренных движениях и омертвелом времени он по-прежнему
чувствовал молчаливый вызов виновника наваждения. - Я знаю, знаю, -
продолжал он,- это всего только образ реальности, находящейся за пределами
человеческого разумения, версия, предназначенная для простачков, умеющих
видеть одними лишь глазами, понимающих одни лишь мысли и слова. И однако же,
что это такое, как не образ мук и отчаяния заблудших душ, и что такое
отчаяние, пусть даже самое безысходное, как не надежда? Покажи мне ад, в
котором не жила бы надежда... Да, да, я знаю, - заторопился он с ответом,
потому что воздух сделался нестерпимо ясен и мертвые отражения достигли
совершенства в своем бессмыслии, - я знаю, что ты хочешь сказать: "Твой ад -
это ты сам, ты, сделавший безнадежность своей надеждой. Ты, знающий, что ада
нет, и, однако же, создающий его по своему образу и подобию. Ты, которому
нужно всего лишь встать и уйти, и, однако же, не способный встать и уйти.
Ты, знающий слово, которое может положить конец этому танцу среди мечей, и,
однако же, не...""Не способный его произнести? - подумал Томас. Или я
попросту забыл его? Он сидел прямой и неподвижный, уставив взгляд в стакан с
золотистой жидкостью, где все белые пузырьки воздуха замерли, остановленные
в своем полете наверх. Как слова, подумал он, застывшие слова, которые
обрели зримую форму и превратились все в одно и то же: онемевшие литании из
одного и того же вопроса и ответа, ряды и цепочки из одного и того же
священного непристойного слова, бессмысленного слова из бессмысленного
ритуала. Нет, я не помню его. Но я знаю правду о нем, подумал он, чувствуя,