"Ханс Кристиан Браннер. Никто не знает ночи " - читать интересную книгу автора

держит? Уйди же отсюда. От тебя не требуется важных решений, нужны только
легкие механические усилия. Ты даже можешь нисколько не беспокоиться, что
из-за твоего ухода что-то случится, ибо не случится решительно ничего. Никто
здесь о тебе не пожалеет, и ты ни о ком не пожалеешь. "Встань же,- сказал он
вслух и остался сидеть. - Встань и уйди", - повторил он. И остался сидеть...
- Ты только послушай Тома, - раздался голос оттуда, где был свет, и
танцы, и музыка.
- Да, Мас уже опять разговаривает сам с собой, - ответил другой голос.

...Налил себе новый стакан виски и плеснул в него чуточку мадеры, чтобы
отбить вкус спирта (неужели этот Габриэль не может организовать хоть
немножко настоящего шотландского?) и, тщательно выбирая, выудил ложкой в
серебряном ведерке два подходящих кусочка льда, и добавил содовой, и, подняв
стакан, посмотрел сквозь него на свет и на танцующих, и вспомнил опять
аквариум с золотистыми тенями, которые плавали и плавали по кругу и подыхали
одна за другой. "А потом она принесла мне вуалехвосток, - сказал он, - а
потом тропических рыбок, и тропических птичек, и болотных черепах, и
японских танцующих мышек, но я предоставлял им самим о себе заботиться и
самим умирать, а в конце концов я и ей предоставил самой умереть". Он
произнес это, не разжимая губ, только язык ворочался во рту, беззвучно
выговаривая слова, между тем как он опять сидел тихо, совсем тихо, у постели
матери и смотрел, как она соскальзывает в небытие, переходя от сна к
беспамятству и от беспамятства к невозможной, немыслимой смерти. "Я знал,
что она сделала, - сказал он, - потому что пузырек со снотворными таблетками
стоял пустой, а она так часто грозила мне этим. Я никогда не верил в
серьезность ее слов. Быть может, она и на этот раз ничего всерьез не
замышляла, рассчитывала, наверное, что я вовремя поспею домой и приму меры,
во всяком случае, ясно, что она пожалела о сделанном и хотела позвонить по
телефону, трубка-то валялась на полу. Почему я сам не позвонил и не вызвал
врача? Пьян был? Меня не было дома целые сутки, где я провел ту ночь? Когда
я напиваюсь, я потом ничего не помню. Может, все это мне только
примерещилось или, может, я просидел возле нее всего минуту, а не несколько
часов?" Но видение не отпускало его, он по-прежнему сидел недвижно у постели
матери и не сводил глаз с телефонной трубки, которая валялась на цветастом
ковре среди грязных чашек и тарелок, и в конце концов он как будто бы поднял
ее и положил на место, в вилку аппарата, и, продолжая держаться за нее
рукой, смотрел на диск с буквами и на слово помощь в вырезе последнего
кружочка. Но он не снял трубку и не повернул диск, взгляд его оторвался от
телефона и заскользил по столу - к стакану с водой, на стенках которого
застыли белые пузырьки воздуха, потом к порожней бутылочке из-под лекарства
с мелкими машинописными буковками на этикетке, а позади стола краснело
шелковое одеяло, все в пятнах, потому что она имела обыкновение есть в
постели, и он долго рассматривал пятна от подливок, от вина и кофе, от
яичного желтка и лишь после этого перевел наконец глаза на ее растрепанные
черные волосы и впервые заметил, что она их красит: у корней они были белые
как мел; а лицо под шапкой волос было землистого цвета, одутловатое, с
крупными порами под слоем румян и пудры, и, пока он сидел смотрел, рот ее,
пыхая, то и дело открывался, как у рыбы, и вытекавшая из него
зеленовато-желтая слизь тонкой струйкой сбегала по подбородку. Но он не дал
себе труда вытереть ей рот, он просто перестал смотреть на ее лицо, и взгляд