"Ханс Кристиан Браннер. Никто не знает ночи " - читать интересную книгу автора

организует ящик настоящего шотландского виски - вместо этого дьявольского
пойла из спирта с фруктовой эссенцией?), и, тщательно выбирая, выудил ложкой
в серебряном ведерке два кусочка льда, не слишком большие и не слишком
маленькие. "Сколько же можно?" - сказал он и, поднеся стакан к уху, услышал
позванивание ледышек о стекло -как звон далеких колоколов: можно еще долго,
целую вечность...
Ибо жизнь человека не так уж коротка, подумал Томас, не то что у травы
и полевых цветов, жизнь человека - это вневременной бесцветный флюид, без
четкой формы и без четких границ. Добавив в стакан содовой, он поднял его на
уровень глаз; он уже забыл, потерял свою мысль, теперь он был утопленник и
медленно опускался на дно сквозь подводные дебри, прислушиваясь к звукам
отдаленной музыки и наблюдая, как где-то там на фоне светящегося проема
проплывают танцующие пары, похожие на причудливые тени рыб, а потом
погрузился на мгновение в давно минувшее детство и увидел перед собой
круглый аквариум с золотыми рыбками, полученный когда-то в подарок от
матери. Он не Ухаживал за рыбками, не кормил их и не менял воду в аквариуме,
только сидел тихонько на стуле и смотрел, как золотистые тени движутся по
своим круговым орбитам на фоне падавшего из окна света, а потом рыбки одна
за другой начали дохнуть и всплывать на поверхность - и вот теперь, в это
мгновение, совсем как много лет назад, он увидел, как они качаются на воде
белым брюшком вверх, и зрелище их смерти наполнило его тайным торжеством...

- Да, да, я знаю, - громко сказал он, адресуясь к демону-аналитику,
который был уже тут как тут - сидел за своей ширмой, толстобрюхий и
плешивый, с долготерпеливой улыбкой будды на пухлых губах, - я знаю, какой
ты приберег козырь: его величество царь Эдип с державой и скипетром. Но я-то
не убивал своего отца, не любил своей матери и не обрекал себя на слепоту,
нет, я любил своего отца, убил свою мать и обрек себя видеть все как есть. -
Он произнес эти слова, сам страдая от их ходульности: невозможные слова,
принадлежность бессмысленного ритуала, подумал он, а физиономия аналитика
удовлетворенно засияла, словно это-то он и ожидал услышать. - О, священный
фокус-покус словес, - сказал Томас, - отвяжись от меня со своим идиотским
пасьянсом из сексуальных символов, я больше не играю. - Он выпил половину
виски в надежде утопить наваждение, но не тут-то было: улыбка аналитика как
ни в чем не бывало сияла со дна стакана, а ритуальные слова всплывали наверх
цепочками жемчужных пузырьков и лопались на поверхности, так что все это
желтое пойло стало отдавать дурным запахом иза рта. - Ты бы хоть зубы
чистил, - сказал Томас, - хоть бы мыл свои жирные телеса, чтобы от тебя не
разило на весь дом мочой и рукоблудием. - Но улыбка демона сияла ясным, как
безумие, светом, он явно принял слова Томаса за доказательство того, что
эротическая зависимость анализанта от аналитика достигла стадии ненависти и
развитие идет в правильном направлении. - В каком же таком направлении? -
спросил Томас и, выпив остаток виски, ощутил в затылке звенящую пустоту и
мысленно сказал себе: тихо, сиди совсем тихо, сейчас начнутся
галлюцинации! - и вот аналитик уже обратился в пляшущего жонглера, который
подбрасывал и ловил цилиндрические и овальные предметы - фаллос и вагина,
фаллос и вагина - в сумасшедшем крещендо, пока все не слилось в одно
крутящееся в воздухе колесо, и Томасу пришлось закрыть глаза, чтобы
отделаться от видения. Но одновременно на месте жонглера оказался
иллюзионист в черном фраке и цилиндре, личность удивительно непристойного