"Фредерик Брюс. Документы Нового Завета: достоверны ли они? " - читать интересную книгу автора

по мало варьирующему плану. Но из подобия языка и плана не следует делать
вывод, что два подобные повествования являются сдвоенным отчетом об одном и
том же событии, или что две подобные притчи (как притча о свадебном пире у
Матфея в 22:2 и далее, и притча о большом ужине у Луки в 14:16 и дальше)
непременно являются вариантами одной и той же истории, точно также как
описание полицейским двух уличных происшествий в почти идентичных выражениях
вовсе не означает, что в действительности он представляет два различные
описания одного и того же события.
Но, быть может, важнейший результат, на который указывает формальный
критицизм, есть то, что независимо от того, как далеко нам удается уйти в
прослеживании корней евангельского рассказа, независимо от способа
классификации евангельского материала, мы никогда не приходим к Христу,
лишенному сверхъестественной природы. Классификация евангельских текстов
согласно "форме" отнюдь не является наиболее удобной или прозрачной, но ею
добавляется к уже известным способам группировки материала новый метод, и мы
видим, что и эта новая классификация приводит к тем же выводам, что прочие,
т.е. классификации со гласно источникам или по сути излагаемых текстов. Все
части евангельского сообщения оказываются в свете указанных различных
способов группировки пронизаны последовательным изображением Христа как
Мессии, Сына Божьего, все совпадают в подчеркивании мессианского значения
всего, что Он говорил и делал, и невозможно обнаружить альтернативного
образа, независимо от того, насколько пристально мы вглядываемся в
последовательные слои Евангелий и настолько тщательно их анализируем. Таким
образом, формальный критицизм привносит собственный вклад в развенчание
надежды, некогда лелеемой многими, что, добравшись до самой первой стадии
евангельской традиции, мы сможем извлечь из-под позднейших мифологических
наслоений чисто человеческого Христа, Который просто учил об Отцовстве Бога
и братстве людей.
В древности незаслуженно пренебрегали Евангелием от Марка, поскольку
оно содержит меньше материала, чем в других Евангелиях. Августин, например,
говорит, что Марк по-видимому следовал Матфею "так сказать, наподобие его
слуги и сокращателя". [О согласии евангелистов, 1:4.] Но всякий, кто изучает
синопсис Евангелий, где общий материал помещен в параллельные колонки,
обнаруживает, что сокращает в большинстве случаев как раз Матфей, а не Марк.
Марк, правда, опускает более половины материала, являющегося у Матфея, но
что касается материала, общего для обоих, Марк обычно полнее Матфея.
Тщательное изучение лингвистических и литературных особенностей Евангелий в
последнее время привело многих ученых к заключению, что Евангелие от Марка
является в действительности древнейшим из наших Синоптических Евангелий, во
всяком случае в той окончательной форме, в какой они дошли до нас, и что
Марк был одним из источников и для Матфея, и для Луки. Эта "Маркова
гипотеза" [Мы используем выражение "Маркова гипотеза" исключительно в
литературном смысле, означающем зависимость двух других синоптиков от Марка.
То же выражение применяли для обозначения точки зрения, что только рассказ
Марка о Христе обладает исторической ценностью.], как ее именуют, была
признана уже в восемнадцатом столетии, но впервые получила солидное
основание у Карла Лахманна в труде 1835 г., где он показал, что общий
порядок изложения трех синоптиков следует таковому у Марка, поскольку Марк и
Матфей временами совпадают в этом порядке, расходясь с Лукой, и Марк и Лука
еще чаще совпадают в порядке, расходясь с Матфеем, тогда как Матфей и Лука