"Александра Бруштейн. Цветы Шлиссельбурга ("Вечерние огни" #2)" - читать интересную книгу автора

жене картина окружающей его жизни в Петропавловской крепости:
..."Как тихо... Кажется, будто мир уже умер, а снится еще что-то,
какие-то обрывки из этой трагикомедии...
Но нет, нет! Эти сны - тоже жизнь, везде жизнь, всегда жизнь!.. И разве
здесь смерть? Но послушай, послушай только! Где-то падают капли воды,
откуда-то доносятся глухие шаги, вот хлопнула дверь, голубь заворковал у
окна... Разве это не жизнь?
И часы размеренным, меланхолическим боем напоминают, что есть еще
время: четверть часа, и еще четверть, и еще, и еще, - так проходит жизнь...
И везде она одинаково проста и одинакова сложна, и нигде нельзя определить
ее направление и ее смысл, а нужно только идти, идти, идти... И только
минутами бывают озарения, когда яркий свет разливается вокруг, когда все
становится понятным, когда исчезают противоположности между "я" и "ты",
между "я" и миром..."
Выпал снег. И это вызывает у Владимира ощущение радости, грустной
радости, обращенной в прошлое:
..."Снег... Какой родной, какой милый! Нет, нельзя выдержать, надо
пойти поздороваться с ним, пойти в поле, в лес. Тебе ведь нет дела до наших
мелких житейских условностей, оскорблений, враждебностей, - ты такой
молодой, такой чистый!.. Да, да, пойду прямо полем, без дороги, вон к той
ели... Может быть, кто-нибудь там меня поджидает... Но - кто? Не та ли
девушка с зелеными глазами, которая обещала когда-то встретиться со мной?
Или, может быть, у меня есть своя Гильда, которой я обещал когда-то
королевство и которая придет теперь за ним?" (Из письма к жене).
..."Весна, весна! Неслышно подкрадывается она, блеснет в горячем
солнечном луче, прожурчит в ручейке тающего снега, поманит в даль синевой
неба и прозрачностью воздуха, - поманит робко, с грустной улыбкой о
невозможности, с счастливым воспоминанием о том, что было и чего не было..."
(Из письма к жене).
..."Небо пасмурно. Может быть, к восходу солнце разойдется: оно
восходит теперь около двух, бросает узенькую золотую полоску на стену; она
быстро растет, переходит в пятно на полу. От окна тянутся лучи, в них играют
золотые пылинки, иногда влетит муха, и всеми цветами переливается перламутр
ее крылышек. Но золотая полоска становится все меньше... вот уже осталась
одна блестящая звездочка, - мелькнула и исчезла! Только над стеной - золотое
сияние. Хорошо теперь стоять на стене и смотреть туда, вниз... Вот кто-то
идет по стене, важно и чинно, точно часовой, - это ворона, черная ворона на
золотом небе, остановилась, посмотрела и прошла... А колокола все звонят,
тянутся фабричные гудки и пароходные свистки - длинные и короткие, угрюмые и
просительные..." (Из письма к жене).
..."Дождь, дождь, дождь... Вечером так хорошо засыпать под его ровные
удары! Днем он моет траву, листья - они уже такие большие! Даже липа
распускается... Вот чудесно будет, когда она зацветет!.."
Здесь мысль Владимира обращается от настоящего к недалекому будущему,
когда зацветет липа, сегодня уже разрывающая листочки... А между тем время
идет, приближается август - и день суда! И в этот день, вероятно оборвется
всякая дорога в будущее.
Никаких надежд у Владимира нет. "Переводом занялся бы с
удовольствием, - пишет он в письме к матери, - но не знаю, удастся ли, -
главное, хватит ли времени?"