"Александра Бруштейн. Суд идет! ("Вечерние огни" #3)" - читать интересную книгу автора

шести-семи. Девочки кричали, вопили, визжали, словно щенята, которым
отдавили лапки. При этом они все время неестественно приседали и трясли
задками, выкрикивая одно только слово: "Больно! Больно! Больно!" Что
случилось? Где больно? Девочки не отвечали и не позволяли взрослым
дотронуться до них.
Наконец одна из воспитательниц осторожно приподняла платьице девочки, и
все увидели вздувшуюся пузырями ожога ребячью задничку! Оказалось, из-за
порчи клозетов ребята с наступлением сумерек ходят за нуждой во двор, под
окна, и сегодня кто-то из жильцов ошпарил этих двух девочек из окна
кипятком!
Вместе с вызванным милиционером обошли весь дом. Но разве найдешь ту
сволочь, ту зверюгу, которая развлекается такими играми! Все, дети и
взрослые, показывали на бывшую владелицу этого особняка, титулованную
даму, - она-де не один раз грозилась, что ошпарит детей. В противоположность
большинству обитателей аристократического Петербурга-Петрограда, эта дама не
эмигрировала и даже не выехала из своего дома. Она только перебралась жить в
дворницкую! "Ничего! - говорила она почти с улыбкой. - Ненадолго!" Всему
дому бывшая графиня или княгиня показывала заполненную ею анкету. На вопрос
анкеты: "Ваше отношение к советской власти?" - она написала: "Обожаю!"
Все это, в частности угрозу ошпарить детей кипятком, если они в сумерки
будут гадить под окнами, подтвердили многие живущие в этом доме. Но ведь
этого было недостаточно! Свидетелей, могущих удостоверить, что дама привела
в исполнение свою угрозу, не было. Квартира ее была заперта и пуста.
Скрипя зубами от бессильной ярости, воспитательницы уложили девочек в
кровати - животиками вниз. Скрипя зубами, вспоминаю я и сегодня их жалобный
плач и изуродованные ожогами, вспухшие багровые тельца... Иду по бесконечной
Шпалерной и думаю: "Конечно, пройдет время - мне еще будет и сорок лет,
может быть, даже и пятьдесят лет (дальше мое воображение нейдет!), - но
этого я не забуду никогда!"
Вот, вспомнила этот случай с ошпаренными детьми, разозлилась, забыла
усталость и не заметила, как отшагала порядочный кусок! Приближаюсь уже к
Таврическому дворцу. Вижу издали столб с простуженным уличным фонарем: когда
он горит - а сейчас уже зажгли редкие уличные фонари, - он от времени до
времени чихает. Прямо против Таврического дворца, за решеткой сада городской
водопроводной станции, висит на двух столбах, врытых в землю, выгоревший от
дождя и снега плакат - белыми буквами по красному кумачу:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЛАСТЬ ТРУДЯЩИХ!

Плакат старый, еще с прошлогодней первой Октябрьской годовщины. По
краям его торчат совершенно облысевшие ветки сухого, рыжего ельника. Край
кумачового полотнища сорван с гвоздей и хлопает по ветру, как большая птица
бьет по воздуху одним крылом... Ничего, пройдет еще два-три месяца, и к
Первомаю сделают новый плакат, обовьют его свежим еловым лапником. А
сейчас - пусть выгорело полотнище, пусть оторвано "хлопает, пусть
малограмотное "трудящих", - сейчас некогда этим заниматься. Вражеское кольцо
вокруг Петрограда смыкается все теснее, город полон врагов, подвоз
продовольствия нитевидный, как пульс у умирающего, голод, холод, темнота,
эпидемии... Каждый должен стиснуть зубы и делать свое дело. Вот мы,
"культармейцы", мы должны открывать школы ликбеза, рабочие клубы,