"Александра Бруштейн. Суд идет! ("Вечерние огни" #3)" - читать интересную книгу автора

внезапно с силой ударяет кулаком по спинке стоящего впереди стула. - А кто
же меня будет слушаться, если подрывают мой авторитет? Школу завели, учат
санитарок, учат их отказываться от работы! Вот она, - показывает на Елену
Платоновну, - эта мадамочка, - все слышали! - прямо в лицо сейчас крикнула:
"Неправда!" Это что же? Я, комендант института, очевидец происшествия,
неправду говорю? Какая же будет дисциплина, если такое? Я вас спрашиваю,
какая? И я требую, - да, требую! - чтобы суд примерно наказал преступниц!
Чтоб никому не повадно было нарушать дисциплину, отказываться от работы!
Цель Бельчука ясна. Ему нужно во что бы то ни стало добиться осуждения
девушек-санитарок! Если их оправдают, он и впрямь окажется в глупом
положении. Но если их обвинят, тогда он герой, он умница, он все понимает
правильно, он поступает умно, он дальновиднее всех, он первый разглядел
контрреволюцию! Тут уж у него руки будут развязаны, - он себя покажет!
Именно для того, чтобы добиться обвинительного приговора, Бельчук и выступил
так крикливо-обличающе, - поведение девушек предстало почти
контрреволюционным...
В общем, мы не можем не понимать, что дело резко накренилось к
осуждению. Шмаров, бедняга, все-таки старался как-то защитить девушек,
говорил о том, что они "девчата ничего", только молодые (как будто бывают
старые девчата!), у них "шала-бала" в головах; в общем, получалось
впечатление, что это дело семейное, обыденное... Бельчук же прямо грохнул:
"Контрреволюция!" - а страшнее слова нет в сегодняшнем Петрограде,
осажденном вражескими армиями, ежечасно подрываемом врагами изнутри.
Мы продолжаем ободряюще кивать девчатам, но у нас на душе ой как
невесело!
Но вот судья, Маруся Солдатова, уже дала слово Елене Платоновне
Репиной. Старушка скинула с себя большой платок-плед, сухонькой ручкой
поправила седые волосы на гладко причесанной головке. Подошла к судейскому
столу.
- Тот товарищ... он тут сейчас говорил... Он школой не интересуется.
Что ему школа? Есть она, нет ее - все едино! А я учительница. Я целых
пятьдесят лет учительница. Для меня в школе - вся жизнь... Сто миллионов
безграмотных людей оставила нам в наследство царская Россия! Вы думаете, мы,
учителя, не хотели учить безграмотных людей? Не давали нам, не позволяли это
делать... И не тем мешали, что ни копейки денег не отпускали на обучение
рабочих, - это бы что? Мы рады были даром учить их - и учили! Но вот -
откроют, бывало, вечернюю или воскресную школу при какой-нибудь фабрике,
проработает эта школа месяца два-три - хлоп! Нагрянет полиция, сделает
обыск, найдут какую-нибудь нелегальную книжку - конец школе! Стоит
какой-нибудь полицейский, околоточный с гладкой мордой - вот вроде этого
"очевидца", - Елена Платоновна показывает на Бельчука. - "Запр-р-рещаю!
Революция!"
В зале прокатывается смешок - добрый, сочувственный к Елене Платоновне.
Даже члены суда чуть-чуть улыбнулись. А мы смотрим на Елену Платоновну, на
ее умные, живые глаза, и даже торчащий из старушечьего рта кривой зуб
кажется нам удивительно симпатичненьким!
- Я тоже очевидец, - заканчивает свою речь Елена Платоновна. - Не один
уже раз я видела, как этот молодец приходит к нам в школу, кричит, ругается,
гонит наших учащихся дрова разгружать... А ведь у него имеется еще около
полсотни других санитарок, не учащихся в школе, - так вот лень ему ходить по