"Александра Бруштейн. Суд идет! ("Вечерние огни" #3)" - читать интересную книгу автора

лестницам, сзывать их по квартирам... А вчера он так ругался, что я и
повторить не могу! И милицию вызвал, чтоб арестовали девушек, все он! Не-ет,
дорогие товарищи, - обращается она к суду, - теперь - не царское время,
теперь - советская школа. И не он, этот полицейский последыш, в ней хозяин!
Не он!
После выступления Елены Платоновны в деле наступает явный перелом. Он
чувствуется и в лицах судьи, Маруси Солдатовой, и заседателей, и в
настроении посторонней публики в зале, и даже в выражении лица милиционера,
который стоит с винтовкой около подсудимых, - когда говорила старая
учительница, он и рот раскрыл от удовольствия, а в одном месте даже покрутил
удовлетворенно головой!
- Я скажу кратенько... - начинает Евгения Сауловна, явно
повеселевшая. - Я - тоже администрация: я - заместительница старшей
медицинской сестры института. Я скажу вам то, чего вы не знаете: до сих пор
у нас не было ни одного случая отказа от работы! А живет медицинский
персонал тяжело, очень тяжело: за этот год мы потеряли треть персонала, -
они заразились сыпняком и умерли. Придите к нам в институт, посмотрите, - вы
увидите, разговаривают друг с другом врачи, сестры, санитарки и мимоходом,
привычно так снимают друг с друга вошь, - она ползет по белому халату...
Вчера мы хоронили нашего парикмахера, - парнишка, почти мальчик, - стриг и
брил красноармейцев, прибывающих с фронта... Всего четыре месяца проработал
он у нас, - заразился сыпняком и умер... Что же? Сегодня уже работает новый
парикмахер. Новые врачи, сестры и санитарки заменяют погибших... Это
господин комендант заботится о своем "авторитете", а медицинский персонал
заботится о больных... Помните об этом, товарищи, когда будете выносить
приговор! - обращается Евгения Сауловна к суду.
Когда Евгения Сауловна говорила о том, что не было до сих пор ни одного
случая отказа от работы, что работают люди самоотверженно, наши девушки,
подсудимые, заплакали все враз. Чтобы скрыть это, они сдвинули головы,
словно шепчутся, и прижались друг к другу замурзанными, грязными лицами.
- Ну, теперь вы! - говорит мне судья Маруся Солдатова и широко, во весь
рот, улыбается мне.
И по этой улыбке я понимаю, что дело наше почти выиграно.
- Напрасно, товарищи, судите вы этих девушек! - говорю я. - Меня надо
судить, больше никого. Ведь это я им сказала, что администрация обязана
помогать им в учебе и только в самых крайних, экстренных случаях может
отрывать их от занятий ликбеза! Я сказала им это, - меня судите! А кто мне
сказал? Советская власть сказала, декрет о ликвидации безграмотности сказал.
Ну что ж? Давайте судить советскую власть! За то, что она хочет уничтожить
безграмотность!
Маруся Солдатова смотрит на меня веселыми, смеющимися глазами.
- Конечно, - кончаю я, - отказ от работы - это плохо. Но ведь приказ
был незаконный, это меняет дело! А самое главное: ну, посадите вы их в
тюрьму за несознательность, будут они вязать швабры в Чесменской богадельне,
да так несознательными и останутся! А вы оставьте их в школе, у такой
учительницы, как Елена Платоновна Репина, они вырастут, поймут, станут
вполне сознательными людьми!
"Судоговорение" закончено. Слово теперь - за судом!
Суд даже не удаляется для совещания! Картина ясна, - судья и заседатели
чуть-чуть пошептались и объявляют свой приговор: Марфу Шаповалову, Веру