"Александра Бруштейн. Свет моих очей... ("Вечерние огни" #4)" - читать интересную книгу автора - Бабушка! Это вы?.. А я - Сашок, помните?
Это и вправду был Сашок. Он сперва не узнал меня, хотя и был теперь зрячий, - ведь он никогда меня раньше не видал. Его заинтересовало услышанное имя и отчество; потом он узнал мой голос, мою глухоту, кольцо на моей руке. Я тоже узнала его не сразу, - он теперь был почти взрослый, девятиклассник! И глаза у него были не те, что раньше: на них не было прежних голубоватых бельм! От этого и показались они мне незнакомыми. Вот это была встреча! 7. Последняя Мы, больные, всегда посмеивались, когда по утрам обходила палаты санитарка с листком в руке. - Больная Громова. В одиннадцать часов. На прием к академику Филатову... Больная Волохова... Больная Сергеева... Иногда это читала по листку пожилая санитарка тетя Мотря, иногда юная, смешливая Дуся, в иные дни высокая, как гренадер, Тамара или приземистая - "тумба тумбой" - Маруся. Но все они возглашали это одинаково: "дымчатым" голосом. В словах "на прием к академику Филатову" звучала торжественная медь. Да и все люди, работавшие с В.П. Филатовым, окружавшие его или хотя бы только встречавшие его в жизни, всегда говорили о нем не тем голосом, не тем тоном, как о прочих людях, иногда тоже очень крупных и значительных. Единственным человеком, говорившим об академике Филатове без всякой торжественной "дымчатости", был сам В.П. Филатов. Это тем удивительнее, что учреждение, часто возникает своеобразное "жречество". Уже в ежедневных врачебных обходах, когда глава учреждения шагает неторопливо и важно, окруженный ученым синклитом ассистентов, заведующих отделениями и разноранговых научных сотрудников, есть что-то церемониально-торжественное. И это хорошо, потому что впечатляет больных, внушает такую нужную им надежду: здесь меня исцелят! Однако иные профессора, сами того не замечая, сохраняют и в жизни ту же повадку верховных жрецов. Не было этого жречества у В.П. Филатова. Не этим впечатлял он людей, не этим привлекал их к себе неотразимо, не этим вызывал их восхищение. Секрет был в другом. В старину, когда люди любили говорить пышно, В.П. Филатова, наверное, назвали бы "любимцем счастья". "Любимец счастья" - это отнюдь не следует понимать примитивно и буквально. Владимир Петрович прожил долгую жизнь. Горя, утрат, тяжелых испытаний, ни на миг не затихающей борьбы послано было ему в жизни немало. И все-таки он был любимцем счастья. У него были не только исключительные возможности для великих свершений, но и несгибаемая воля к их осуществлению. За что бы он ни брался - а брался он всегда за новые, порою, казалось, неразрешимые задачи, - всего этого он добивался, хотя порой в результате невероятной борьбы и усилий. Трудоспособность его оставалась до последнего дня жизни поистине поразительной: она легко преодолевала преклонный возраст - он умер на восемьдесят пятом году жизни, - возможные физические слабости, болезни. У Владимира Петровича был темперамент неутомимого борца - ежечасное напряжение тугой пружины, всегда готовой распрямиться для отпора и нападения. |
|
|