"Александра Бруштейн. Свет моих очей... ("Вечерние огни" #4)" - читать интересную книгу автора

- Бабушка! Это вы?.. А я - Сашок, помните?
Это и вправду был Сашок. Он сперва не узнал меня, хотя и был теперь
зрячий, - ведь он никогда меня раньше не видал. Его заинтересовало
услышанное имя и отчество; потом он узнал мой голос, мою глухоту, кольцо на
моей руке. Я тоже узнала его не сразу, - он теперь был почти взрослый,
девятиклассник! И глаза у него были не те, что раньше: на них не было
прежних голубоватых бельм! От этого и показались они мне незнакомыми.
Вот это была встреча!


7. Последняя

Мы, больные, всегда посмеивались, когда по утрам обходила палаты
санитарка с листком в руке.
- Больная Громова. В одиннадцать часов. На прием к академику
Филатову... Больная Волохова... Больная Сергеева...
Иногда это читала по листку пожилая санитарка тетя Мотря, иногда юная,
смешливая Дуся, в иные дни высокая, как гренадер, Тамара или приземистая -
"тумба тумбой" - Маруся. Но все они возглашали это одинаково: "дымчатым"
голосом. В словах "на прием к академику Филатову" звучала торжественная
медь. Да и все люди, работавшие с В.П. Филатовым, окружавшие его или хотя бы
только встречавшие его в жизни, всегда говорили о нем не тем голосом, не тем
тоном, как о прочих людях, иногда тоже очень крупных и значительных.
Единственным человеком, говорившим об академике Филатове без всякой
торжественной "дымчатости", был сам В.П. Филатов. Это тем удивительнее, что
у выдающихся медиков, возглавляющих научную школу, научно-лечебное
учреждение, часто возникает своеобразное "жречество". Уже в ежедневных
врачебных обходах, когда глава учреждения шагает неторопливо и важно,
окруженный ученым синклитом ассистентов, заведующих отделениями и
разноранговых научных сотрудников, есть что-то церемониально-торжественное.
И это хорошо, потому что впечатляет больных, внушает такую нужную им
надежду: здесь меня исцелят! Однако иные профессора, сами того не замечая,
сохраняют и в жизни ту же повадку верховных жрецов.
Не было этого жречества у В.П. Филатова. Не этим впечатлял он людей, не
этим привлекал их к себе неотразимо, не этим вызывал их восхищение. Секрет
был в другом.
В старину, когда люди любили говорить пышно, В.П. Филатова, наверное,
назвали бы "любимцем счастья". "Любимец счастья" - это отнюдь не следует
понимать примитивно и буквально. Владимир Петрович прожил долгую жизнь.
Горя, утрат, тяжелых испытаний, ни на миг не затихающей борьбы послано было
ему в жизни немало. И все-таки он был любимцем счастья. У него были не
только исключительные возможности для великих свершений, но и несгибаемая
воля к их осуществлению. За что бы он ни брался - а брался он всегда за
новые, порою, казалось, неразрешимые задачи, - всего этого он добивался,
хотя порой в результате невероятной борьбы и усилий. Трудоспособность его
оставалась до последнего дня жизни поистине поразительной: она легко
преодолевала преклонный возраст - он умер на восемьдесят пятом году жизни, -
возможные физические слабости, болезни. У Владимира Петровича был
темперамент неутомимого борца - ежечасное напряжение тугой пружины, всегда
готовой распрямиться для отпора и нападения.