"Александра Бруштейн. Свет моих очей... ("Вечерние огни" #4)" - читать интересную книгу автора

скорее, они скоро проснутся!" Все валилось у меня из рук, падало на пол. Все
говорили тихими голосами, словно не провожают они меня, а хоронят. Вещи мои
были уже в такси, я уже взялась за ручку двери в подъезде...
И тут сверху, с лестничной площадки второго этажа, донесся отчаянный
детский плач! Я бросилась вверх по лестнице, забирая по две ступеньки. На
площадке стояли Сашок и Нюрочка в рубашонках, босые, - они, видимо,
сорвались с постелей. Прибежали на лестницу - дальше слепым детям не было
дороги: их ноги повисли над ступеньками, как над краем пропасти. Они горько
рыдали. Я понимала - не столько от разлуки со мной, хотя мы и дружили,
сколько от обиды: почему их обманули? Нюрочка плакала без слов, а Сашок все
повторял:
- Бабушка! Пожалуйста, не уезж-жай! Мне будет ужасно скучно...
Всегда буду помнить, как между ребрышками трепетали и бились под моими
руками ребячьи сердца... Никогда не обманывайте детей, если хотите, чтоб из
них выросли люди!
Потом они успокоились. Они вели себя мужественно. Они провожали меня
вниз, в подъезд, до самой двери...
Лишь приехав в гостиницу, откуда меня назавтра должны были увезти
домой, в Москву, я почувствовала, как итог всего пребывания "у Филатова",
смертельную усталость. Душа имеет свою емкость - вот так же, как бочка,
ведро, рюмка. Когда она много недель подряд вбирает в себя чужое горе, она в
какой-то день достигает порога насыщения, даже перенасыщения. Тут только я
поняла во всей полноте еще и эту сторону подвига В.П. Филатова и его
сотрудников: они работают под постоянным, почти неодолимым грузом
человеческого горя.
Я уезжала с тяжелой мыслью о Сашке и Нюрочке. Они остались "у
Филатова". Им еще предстояли операция. Правда, спустя какое-то время мне
сообщили, что они прозрели, что все прошло благополучно. Но от них самих я
не получала никаких известий: слепым детям надо было не только прозреть, но
еще и научиться грамоте!
...Прошел ряд лет. Однажды мы, несколько человек, возвращавшихся из
театра, втиснулись в переполненный вагон московского метро. Меня протолкнули
вперед, спутники мои остались позади и беспокоились обо мне.
Рядом со мной оказался юноша лет шестнадцати. Он не смотрел в мою
сторону, а у меня вдруг возникло то ощущение "знакомости", какое знаем мы,
старики: ведь мы так давно ходим по земле, мы столько и стольких видели! Где
я видела этого мальчика?
Пропуская вперед кого-то из пассажиров, юноша повернулся ко мне,
скользнул по мне равнодушным взглядом. Нет, он меня не знает, он видит меня
впервые. А меня все сильнее сверлила мысль: где же это я его видела? Да,
видела, видела! Только глаза его были мне незнакомы.
- Александра Яковлевна! - закричал сзади кто-то из моих спутников. -
Александра Яковлевна, где вы там?
Юноша посмотрел на меня, словно внезапно заинтересованный.
- Вы Александра Яковлевна? - спросил он. Голос его был мне незнаком.
Я утвердительно кивнула.
- Вас зовут. Отчего не откликаетесь?
- Я не слышу, - объяснила я. - Я глухая.
Неожиданно юноша взял обеими руками мою правую руку. Нашарил на руке
кольцо - и обрадовался!