"Патрик О'Брайан. Фрегат Его Величества "Сюрприз" ("Хозяин морей" #3)" - читать интересную книгу автора

Джек Обри, закутанный в гриего[1] и с подзорной трубой под мышкой. Он
принялся расхаживать по квартердеку, по наветренной его части, являющейся
святая святых капитана. Время от времени Джек бросал взгляд на паруса -
чисто для проформы, поскольку его вмешательства совершенно не требовалось:
фрегат был исключительно эффективной машиной, работающей без сбоев. Такого
рода службу "Лайвли" мог исполнять превосходно, даже если бы капитан целый
день не вылезал из койки. Не имелось повода сорвать на ком-нибудь злобу,
будь даже Джек зол, как Люцифер после падения, да он и не испытывал такой
необходимости: напротив, и капитан и команда в течение этих недель и месяцев
находились в крайне приподнятом расположении духа, вопреки всем тяготам
тесной блокады - этой самой тяжелой и изнурительной для флота работы. Пусть
даже богатство не приносит счастья, скорое ожидание его дарит людям весьма
близкое подобие этого чувства, а не далее как в сентябре они захватили самый
богатый приз, какой можно себе представить. Так что взгляд Обри лучился
довольством и одобрением, хотя и не той искренней любовью, с которой смотрел
он на первый вверенный ему в командование корабль - короткую, толстую,
валкую "Софи". "Лайвли" не был на самом деле его кораблем - ему дали только
временные полномочия, до поры, пока настоящий капитан, Хэммонд, не покинет
парламентскую скамью в Вестминстере, где представляет местечко Колдбат-Филдс
в интересах партии вигов. И хотя Джек восхищался выучкой экипажа и его
молчаливой дисциплиной - стоило только скомандовать: "Паруса ставить!" и все
паруса до единого окажутся подняты не более чем за три минуты и сорок две
секунды - он так и не мог принять их душой. "Лайвли" служил образцом -
превосходным, выдающимся образцом, - виговского мировоззрения, но Джек был
тори. Он восхищался фрегатом, но восхищение это было несколько отстраненным,
как если бы ему пришлось заботиться о жене собрата-офицера - женщине
элегантной, целомудренной, лишенной воображения и строящей жизнь
исключительно на научных принципах.
На траверзе показался мыс Сепе, и, подвесив подзорную трубу, Джек стал
карабкаться по выбленкам - те прогибались под его весом - и, покрякивая,
взобрался на грот-марс. Марсовые ждали его, и расстелили лисель, чтобы он
мог сесть.
- Спасибо, Роуленд, - произнес капитан, - необычайно прохладно, а?
Еще раз крякнув, он сел, и укрепив трубу на последнем юферсе, направил
ее на мыс Сепе. Показалась семафорная станция, видимая совершенно четко,
правее от нее просматривалась восточная половина Гран-Рад - Большого рейда
со стоящими на нем пятью линейными кораблями, три из которых были прежде
английскими: "Ганнибал", "Свифтшур" и "Бервик". На "Ганнибале" экипаж
тренировался брать рифы, а по рангоуту "Свифтшура" ползало большое
количество людей: видимо, новобранцев тренируют. Французы почти постоянно
держали захваченные корабли на внешнем рейде, делали они это чтобы позлить
англичан, и с неизменным успехом. Дважды в день этот шип вонзался ему в
сердце, ибо утром и вечером он поднимался наверх, чтобы направить трубу на
рейд. Отчасти Джек делал этот по велению долга, хотя не было ни малейших
намеков на то, что противник может выйти в море - если только не разразится
шторм, который заставит английский флот оставить позицию, - отчасти же ради
своего рода тренировки. Он снова набирал вес, и вовсе не намеревался, как
делают это иные грузные капитаны, бросить лазать по мачтам: ощущение снасти
под рукой, трепетание такелажа, колебания рангоута когда он поднимался
наверх - наполняли его невероятным счастьем.