"Янка(Иван Антонович) Брыль. Смятение" - читать интересную книгу автора

3

Бывшее имение Устронье упоминалось когда-то в книге "Поместья и
помещики Минской губернии", и последний владелец его Ян Янович Росицкий
значился там как дворянин польской национальности, православного
вероисповедания, а следовательно, что вытекало из неглубокого подтекста, и
полной "благонадежности". "Благонадежность" досталась ему по наследству от
отца, который после восстания 1863 года из страха перед муравьевскими
репрессиями принял православие.
Весной двадцать первого года, вскоре после заключения Рижского мира,
когда вокруг Устронья окончательно утвердилась панская власть, в душе пани
Геновефы Росицкой созрело решение вернуться всей семьей "в лоно веры отцов",
которой она служила и до того, но тайно. Ян Янович сперва противился, даже,
как это было у него в привычке, отбивался мужицкой бранью, однако в конце
концов приказал запрячь бричку и поехал с пани и детьми в костел. Спустя год
после этого события пани Геновефа родила пятого ребенка - дочку Чесю,
которая сразу вошла в новую, свободную от безбожников жизнь
римско-католическим ангелочком - светленьким, полненьким, с большими
голубыми глазами.
Пан Ян перестал, правда, по русскому обычаю называться Яном Яновичем,
но в костел заходил весьма редко. Куда охотнее заглядывал он в Борухову
корчму в гминном* местечке Горилица или в ресторан пана Гжибка в уездном
городе. При содействии этих заведений и достопамятного экономического
кризиса, который в начале тридцатых годов вымотал Польшу основательнее, чем
любое из государств буржуазной Европы, поместье Устронье, один из опорных
пунктов шляхетско-ксендзовского строя на "восточных окраинах", медленно и
верно клонилось к упадку.
______________
* От гмина - волость (польск.).

Бедный крестьянин, у которого зачастую полна хата детей, говорит, что с
ними заботы только до затирки, а начнут сами есть - будет в хозяйстве и
подмога.
У Росицких было иначе.
Старшие паненки, не окончив, бросили гимназию и засели в покоях старого
дома, окруженного липами, сиренью, жасмином и розами. Тщательно оберегая
руки от какой бы то ни было работы, они ждали женихов. Обе были хорошенькие,
книжки читали исключительно про любовь, и, разумеется, прицел был взят
только на настоящую партию. А время шло. Почти тридцатилетнюю Ядвисю
спихнули за пана Францишка - лысого, важно покашливающего, в длинноносых
клоунских туфлях. Разделившись с братом, он продал свою часть фольварка,
купил в воеводском Новогрудке каменный дом на восемь квартир и стал жить на
квартирную плату. Вторая паненка, черненькая горячая Казя, глядела,
глядела - то в зеркало, то в окно - и тихо сошла с ума от безутешной тоски.
Она слонялась по комнатам - лишь изредка удавалось матери или служанке умыть
ее и причесать, - а иногда тайком убегала из дому. Где-нибудь за второй или
третьей деревней, на рассвете, она, как призрак, выходила из тумана
навстречу косцам, срывала с себя одежду и звала: "Пшыйдзь, пшыйдзь, муй