"Янка(Иван Антонович) Брыль. Смятение" - читать интересную книгу автора

Она говорила, не забирая своей теплой энергичной ручки из его большой
сильной ладони и как-то особенно, исподлобья глядя ему в лицо. Она все еще
знала себе цену, умела показать, подать себя. Золотистые пышные волосы,
открытый светлый лоб, черный росчерк бровей, большие голубые глаза,
припухлые, зовущие губы... Глазом мужчины, для которого давно уже миновала
пора волнующих юношеских тайн, Леня, как ему казалось, незаметно окинул ее
всю, от светлого лба до маленьких туфелек и - снизу вверх - еще раз...
Пополнела только за эти тринадцать лет. Под светлым, словно не без умысла
расстегнутым плащиком виднелась темно-синяя кофточка и красная вельветовая
юбка, скрывавшие явную, не крикливую и весьма привлекательную пышность
породистой женщины, которая тоже оставила позади наивную пору юности.
Да, она все еще знала себе цену.
И вот, добиваясь, может быть даже невольно, всегда желанного успеха,
разбудила в нем давнее, молодое...
Однако, пока они разговаривали, во взгляде ее, с которым он то и дело
встречался, Леня видел не только испытанное кокетство, но и некоторую, не
слишком замаскированную насмешку. Ты можешь и вспоминать что угодно,
кажется, без слов говорила она, и думать обо мне как хочешь, со злостью или
презрением, а мне ты теперь ничего не сделаешь. Я уже не та, кем была
когда-то, и за спиной у меня целое государство, которое защищает меня
своим - для тебя иностранным - паспортом, неприкосновенным положением
гостьи, туристки. А ты можешь думать!..
Они стояли в тряском кузове, опираясь на серый брезент кабины. Упругий
весенний ветер - с легким запахом распаханной земли и первой зелени - бил в
лицо, даже глаза застилало теплой слезой. На выбоинах трехтонка так
подскакивала, что им невольно хотелось ухватиться друг за друга, особенно,
как показалось Лене, ей. Они говорили из-за ветра громко, широко, словно
тоже из-за ветра, улыбаясь, и у Лени в душе вместе с давним, вновь
разбуженным волнением перед ее красотой, то глохло, то нарастало такое же
давнее чувство обиды и гнева...
Ольшевич, чужой в их деревне, кажется, не знал, кого везет: Хомич,
видно, не рассказывал ему там ничего - машина шпарила прямо на Углы.
Леня уже собирался, когда показалась развилка, постучать по брезенту,
но его опередил Хомич. Трехтонка остановилась. Конюх отворил дверцу,
выставил румяное мурло под "вислоушкой" и, пряча улыбку, пробасил:
- Паненку надо, видать, под самое крыльцо?
- Дзенькуе бардзо! - улыбнулась она и почти совсем "по-простому",
"па-тутэйшему", как подумал Леня, добавила: - Я заплачу панам иле тшэба. Бо
вализки мое заценжке*.
______________
* Я заплачу, сколько следует. А то чемоданы у меня тяжелые (польск.).

- Дзенькую бардзо! - поклонился Хомич. - Хоть злотый какой... Хоть на
соль...
Прикрывая раздражением неловкость, Леня поморщился:
- Будет кривляться! Давай на Устронье.
- Ну что ж, бог в помощь!
Хомич был навеселе. Он хохотнул и, подмигнув Лене, стукнул за собой
дверцей.
Машина повернула направо.