"Янка(Иван Антонович) Брыль. Нижние Байдуны" - читать интересную книгу автора

улицу и попер!.." По отношению к тем, кого я хорошо знал как уважаемых и
солидных, невероятное было невольно смешным, тем более и рассказано с
мимикой, с жестами и с передачей голосов. Не хуже Тимоха Ермолича. Был также
рассказ про тюремного старшину, страшнейшего заразу, которого Сидор,
выдававший себя не ветеринаром, а "человечьим фельдшером", лечил от геморроя
скипидаром. Было и еще кое-что. Словом, буйство фантазии и горячая,
непоколебимая вера в самого себя. Пока они вместе с ним исподволь не
погасли.
Из Сидора сделали забаву. Бывший наш председатель колхоза, человек
недалекий, сначала неплохой хозяин, потом надутый и одуревший от чванства,
считал Осмоловского своим придворным поэтом, и на выпивках - стационарных и
выездных - Сидор дорифмовался при начальстве до полной старческой
никчемности.
А человек он был, если глубже взять, и неглупый, и неплохой. Не пьяный
или не в "творческом настроении", он рассуждал и так:
- Не верь, браток Антонович, если который стонет. И свиней колют, и
телят режут, и хаты строят под железом. А сколько у нас молодежи ученой?
Если бы не советская власть, нечего было б иному и делить между сынами, и
дочкам в приданое давать. А это? Свадьба - три дня и море магазинной водки,
крестины - два дня, в армию идет - два дня! Неужели ж такое с горя? Если при
том единоличестве один или два хозяина жили у нас, как они думают, лучше,
чем они сегодня живут, так что ж от этого другим, всему нашему большинству?
Что мы с тобой, браток, не видели той скорбейной жизни? Чего он стонет, как
корова, объевшаяся росного клевера?..
О Сидоре я как-то слышал: "Хороший, простой человек". Еще и тут, на
этом примере, я пытался проникнуть в глубинный смысл такого определения. Те,
кто говорил про Сидора, и сами были людьми простыми, и он, сделавший
заоблачный вираж со своим фантастическим майорством, отбыв потом свою
"привилегию", снова был искренне радивый, вечно из-за нехватки времени
небритый, в недочищенных кирзачах. И из него, можно думать, получилось бы
что-то, если бы ему смолоду да благоприятные условия, как сегодня молодежи:
школа, завод, институт... А простота его - в чем-то другом, не внешнем,
более глубокое качество.
Только же - водка, водка...
Да в этом он не первый и не последний.


"ВОРОНА ЕЛА ГРАМУЗДУ"

Здесь не одно какое-нибудь воспоминание, а несколько очень больших,
многокрасочных картин, увиденных через окно самолета в разные годы и в
разных широтах, своих и зарубежных. Поля в ярком летнем расцвете.
По-польски чересполосица называется "шаховница" - от шахматной доски.
Именно так было бы спродручнее называть большущие квадраты и прямоугольники
наших полей, потому что полосы в чересполосице обычно длинные и в
большинстве узкие.
В прошлом году я с группой друзей литераторов был на Таймыре. Теперь
вспомнилось, с каким волнением под докучливый треск вертолета смотрелось
сверху на тундру, на ее зелено-буро-серую пустынную бескрайность, блестевшую
множеством малых и малюсеньких озер-озерец, будто на шкуру сказочно