"Янка(Иван Антонович) Брыль. Нижние Байдуны" - читать интересную книгу автора

Надо сказать, что на все свои вины и заслуги смотрел он теперь... прямо
удивительно с какой объективностью. Первый свой тост за нашим столом поднял:
- За советскую, хлопцы, тюрьму! Потому что это, я вам скажу, не тюрьма,
а сплошная привилегия. Из дурака сделали меня человеком. Снова я наших
коровок лечу, снова нашим людям добра хочу, пью нашу родную чарку, ем нашу
родную шкварку, нашей родной рабоче-крестьянской власти мы рады и - ничего
нам больше не надо!..
Он не очень соврал про коров - теперь не лечил их, правда, но уже с
зимы занимался в колхозе делом искусственного осеменения, которое называют
просто "самотыком", да так старательно и толково работал, что в деревне
начали говорить: "Сидор-гоп теперь за быка".
В рифму говорить он мог всегда и совсем свободно. Помню я это еще из
далеко довоенного времени.
Мама наша смеется до слез, а Сидор стоит перед нею, как на эстраде, в
творческом экстазе импровизации:

Милая моя тетя Катрина,
Есть у вас и хлевок и адрина*,
И огород, и садок, и хата...
Только помер ваш нябожчик тата**
Не ваш, конечно, а ваших сыночков,
А также ваших и дочков,
А ваш - любимый мужик,
Что с вами жить дружно привык...
______________
* Адрина - сарай, сеновал.
** Нябожчик тата - покойный отец.

Так могло бы и плестись, если бы не встречались слова, которые с ходу
не очень-то и зарифмуешь. Скажем, такое:

Теперь живете вы, тетя, вдовою,
Над хозяйством своим головою,
И жизнь ваша больше уже не скорбейная,
Бо сыночки ваши повырастали... Ага!

Нет рифмы к самодельному слову "скорбейная", ну и шут с ней: здесь
подставлялось запасное, дежурное "ага!". Как в той польке - "Сидор-гоп!..".
Гопнул, брыкнул и - поэзия.
В этот свой еще один талант Сидор верил, как и в майорство.
- Антонович, - говорил он мне однажды совсем трезвый, - у тебя ж,
браток, машинка писучая есть. Приеду я к тебе когда-нибудь, сядем и вдвух
всю жизню опишем стихами!..
Задумку эту мы с ним, к сожалению, не осуществили.
А он был, думается, и в самом деле способный. У него была и фантазия, и
наблюдательность, и умение коротко, точно передавать другим увиденное.
Рассказывая мне о Маньчжурии, Сидор так вспоминал мимоходом рикшу: "А шляпа,
браток, шире оглобель!.." Рассказывал он мне и о том, как пытался отобрать
свою хату, как тогда "немного пощупал тех бюрократов". "Горбунович сразу от
страха под стол, а Марциян как сиганул в окно, так раму на шее вынес на