"Янка(Иван Антонович) Брыль. Нижние Байдуны" - читать интересную книгу автора

была початая или полная, и, как говорит один мой знакомый поэт, поправляли
там голову.
- Только и знают, что самогон хороший гнать, - спокойнее кончает Тимох,
садясь на лавку. - И не поймают ни одного, как под землей все равно гонят. А
бабы и девки старые курить с досады начали. Куль-ту-ра! Насосутся, браток,
одна с другой - только глаза как белые пуговицы или как у рыбы в юшке.
Помощнички пришлись плёховцам, работнички, трясца их матери!..
Тимох и сам, как известно было и раньше, тоже не очень усердствовал.
Может, лень, любовь к приволью, а может, уже и старость. Еще через несколько
лет его освободили от охраны леса и лугов, и стал он домашним, тем более что
сын и дочка, теперь городские, с весны подбрасывали им с Волечкой внуков и
деду было кого караулить.
Однако о ружье он совсем не забывал. Волков было уже куда меньше, чем
сразу после войны, но стрелять их надо было все равно.
От деревни нашей к лесу подальше отодвинулся еще издавна хуторок
Бурака, который тоже чуть ли не спал с той удочкой да с ружьем.
- Привезли нам туда, браток, дохлого коня. Один такой веселый был,
зашелся от хохота. Сбросили поодаль за хлевом, со стороны леса. Сидели мы с
тем Бурачком, сидели ночь, и вторую, и третью - не идут, чуют нас колядные
соловьи. Только издали запоет который...
- А с каким Бурачком - с Аркадем?
- Какой тебе, браток, Аркадь. С отцом, с Кондратом.
Аркадя, молодого Бурака, Тимох недолюбливал. Может, потому, что тот
стал после него лесником и луговым, а то, гляди, и за то, что с войны, из
Германии, Аркадь принес не наковальню, а охотничье ружье.
- Вот это ружье, браток! - хвалил мне его однажды Тимох. - Завар -
четыре кольца!
Четвертое кольцо к "зауэру" прибавилось тут от ревнивого восхищения.
Года через три мы снова вспомнили о трофее Бурачка. Тимох только рукой
махнул:
- Не в те руки попадет - так и пойдет насмарку.
- Как это?
- Да так. Гуси, браток, по весне сели на лугу. Дикие. Эх, зарядил
Аркадик завар и пополз... - Тимох скривился и вслух сказал, что тогда молча
да сам про себя думал Бурачок: - "Чем больше дам, птамать, заряд, тем дальше
ту дробь понесет, лучше, птамать, достанет"... Хорошо дурбила заложил того
пороху, да бездымного еще. Полз, полз, зажмурился (Тимох показывает)...
прицелился и - дал!.. Весь тот завар, браток, к черту порвало, и зубы ему
последние вдребезги покрошило. Стрелок! Кристина Ровбиха потом спрашивала
(опять соответствующий, тут писклявый, голос): "Что ты там, Тимофей, такое
сделал? Говоришь, это не ты, а Бурак? Свистело, свистело, а потом ревело,
ревело!.."
Это летело, значит, левое дуло Аркадева ружья, которое "порвало вдоль",
аж на соседний хутор, добрый километр.
Правда ли здесь, или немного какой-то правды, или только зависть, что
уже не сам ты молодой лесник, что не у тебя такой "завар", - проверить мне
не удалось. Да и не очень хотелось. Тем более что Аркадя я потом как-то
встретил в Минске, можно сказать, совсем на ходу: он спешил на свой автобус,
был, понятно, без ружья, и я только по усмешке его успел заметить, что зубы
у человека хорошо, бело отросли. Те "последние", "докрошенные вдребезги".