"Эрнест Брылль. Тетка " - читать интересную книгу автора

одного лишь убеждения, что представителям старинного рода неизбежно
свойственна фанаберия.
- В Польше говорят теперь: Потоцкие, Замойские... Ну что ж, не худшие
из родов, но, милый мой, когда они еще рвались к власти и к должностям, нам
это уже наскучило.
Это она говорила обычно, перелистывая страницы старых гербовников,
показывая вычурные рисунки старинных гербов и разоблачая фальшивые, за
деньги купленные генеалогические древа. Я тогда ознакомился с девизами,
сохранившими аромат, девственных лесов, - с Окшами, Помянами, Леливой,
Ястшембцем. И даже несколько раз порывался спросить об этой истории с
пятнышком, но суровое, сосредоточенное выражение Теткиного лица, когда она,
страница за страницей, открывала побеги давних родственных связей,
удерживало меня от этой жестокости. Бачевская помещица со вздохом
захлопывала фолианты, перед тем старательно вытерев с них пыль, и, показывая
в окно на бродящую среди кухонных отбросов легавую, горько изрекала:
- И к нам такое уже пришло. Старость требует обновления крови. Даже
собак тут тянет на простую жратву...
Вероятно, именно так, как следствие взыгравшей крови, расценила она
знаменитые расписки Молодого Помещика. Не признавая реформу, она признала
право брата раздать свои владения. Признала расписки, которые муж моей
сестры давал всем, кто "боялся брать чужое". Помещик не пожелал отказаться
от дарственных, значит, надо было признать его волю. Такие идеи, случалось,
и раньше приходили в голову потомкам этого, избегавшего высоких должностей,
рода. Она же, призванная хранить значение рода, обязана была с такой же
страстью бороться за свою землю, с какой помещик раздавал ее окрестным
крестьянам. С тем же упрямством и лихостью, с какой он осуществил свою
скандальную женитьбу.
Когда же сестра моя решилась покинуть Бачев, бросить ненавистного мужа,
Тетка приняла эту весть с явным облегчением. Источником все растущей
ненависти между двумя помещицами было, мне кажется, некоторое сходство
характеров. Обе они, хотя совсем по разным причинам, жаждали, чтобы
богатство вернулось в стены старого дома. Но если богатство в понимании
Тетки было лишь одним из второстепенных признаков превосходства Бачевских,
сестра моя, жаждущая ощутить свое барство, тоскующая по балам и маскарадам,
известным ей лишь из довоенных газет, видела в богатстве единственную
причину своего и мужа будущего веса. Она стала карикатурой на Тетку; мечты
ее, вроде бы те же самые, казались старой помещице оскорбительной насмешкой
над всем, что она любила.
- Как она говорит: земля,  - со злостью цедила Тетка. - С той же
интонацией, что деньги. Деньга. Вот именно, даже не деньги, а деньга,  -
смаковала она это незнакомое слово, звучащее для нее хуже всякого
проклятия. - Маленькая, жирная купчиха. Поповна.
То, что поповна никогда не любила бачевского помещика, с первых же дней
не подлежало никакому сомнению. Поэтому - утверждала Тетка - не было ничего
неожиданного в ее внезапном решении бросить все и податься на Запад. Детей у
них не было, и даже к лучшему, что эта горе-жена не пожелала дождаться
возвращения мужа, двигавшегося с армией куда-то за Одру. Нельзя сказать,
чтобы Тетка не отличалась благочестием, просто она считала небо своеобразной
разновидностью земной усадьбы и была убеждена, что помещик вскоре после
счастливого своего возвращения вступит в новый, более удачный союз. Потому,