"Эрнест Брылль. Тетка " - читать интересную книгу автора

положении почти нахлебника в доме.
И к сестре моей она относилась примерно так же, а может, и того хуже.
Тетка умела с такой интонацией произносить самые любезные фразы, что они тут
же определяли соответствующую дистанцию. Сестра моя - любопытно, что именно
за это я ее возненавидел, - после каждого разговора с владелицей Бачева и
после того как нам с ней были предоставлены "апартаменты", со злостью глядя
на утварь этого дома, преданную бачевской барыне старосветской чопорностью
покрытого золотистой политурой дерева и обветшавшей обивки, - разражалась
непристойной бранью. Она не чувствовала себя хозяйкой в этом Доме. А я, хотя
и должен был бы желать ей добра, втайне этому радовался. Они с отцом были
тут чужаками. Нелепыми со своими претензиями, с требованием предоставить им
самое почетное место на резной скамье.
Впрочем, отец оказался более верным своим извечным стремлениям. А
может, не таким ловким, как сестра (слишком уж стар он был, чтоб быстро
смекнуть, сколь сомнительными становятся шансы бачевской усадьбы и ее
владельца). Так или иначе, отец не осмелился покинуть Тетку и после смерти
моей матери уже навсегда обосновался в этом доме с его обстановкой, сам
уподобившись не то мебели, не то прирученному животному.
И вот теперь, размахивая своими толстыми, как и подобает попу, ручками,
он, волнуясь, рассказывал, как три дня тому назад они с Теткой решили
наконец выкопать клад под старым ясенем у барского особняка. Он еще считал
это "кладом". Думаю, если б не растущий с годами панический страх перёд
Теткиной силой, он, не мешкая, подобрал бы ключик к старому заржавелому
замку, на который еще и здесь, в гостиной, заперт был огромный сундук.
Клад. Подобно моему отцу, все окрест убеждены были в неизмеримой
ценности густо просмоленного сундука. Те, кто помоложе, рассказывали, будто
он доверху набит бумажными долларами, другие, наслышавшись старых легенд,
болтали об огромных - с тарелку - золотых дукатах, "которыми Бачевские
набивали сундуки еще со времен барщины".
- Дукаты с тарелку, - хихикала довольная Тетка. - Ну, так пусть себе
отбирают эти "крепостные дукаты"...
Упоминание о барщине, восходящее, по всей вероятности, к проповедям
ксендза Станиславского, особенно ее радовало. И если б я знал тогда, чем
кончится вся эта заваруха, может, в ином свете видя все Теткины действия, я
сумел бы уловить в самом зародыше овладевающее ею безумие. Потому что с
Теткой творилось что-то неладное. С виду спокойная и, как обычно, полная
достоинства, она, заслышав очередную версию о кладе, разражалась ранее мне
незнакомым, визгливым хохотом. Словно бы кзаблуждение деревни относительно
ценности выкопанного сундука стало местью Тетки и за отобранную усадьбу, и
за смерть молодого бачевского помещика, связанную как-никак с актом реформы.
Не успел я, приехав, смахнуть пыль с сапог, как Тетка постучалась ко
мне и с каким-то несвойственным ей нетерпеньем велела тотчас следовать за
ней в гостиную.
Тут бы мне и призадуматься. Не удивляться надо было этой необычной для
нее бесцеремонности, а понять, что женщина, которая ведет меня в гостиную по
длинному коридору, осторожно ступая при этом, словно опасаясь малейшим
шорохом спугнуть мнимых воров, - эта женщина совсем уже не та, какую я
оставил после трагической гибели ее брата.
Но я шел за ней. Послушный, как всегда. Тетка, шикая и крадясь самым
нелепым образом, наклонилась вдруг и, прежде чем переступить порог гостиной,