"Буало Нарсежак. Та, которой не стало" - читать интересную книгу автора

Тогда Равинель со злостью вспорол его и, затаив дыхание, ничего не
понимая, прочел письмо.
"Дорогой, я уеду дня на два, на три. Не беспокойся, ничего серьезного.
Потом объясню. Продукты в погребе, в шкафу для провизии. Сначала доешь
начатую банку варенья, а потом уж открывай новую. И завертывай кран, когда
не пользуешься газовой плитой. А то ты вечно забываешь. До встречи!
Целую тебя, как ты любишь, мой волчище.
Мирей".
Равинель, перечитал письмо медленней, потом прочитал еще раз. Не иначе как
завалялось на почте. Наверно, Мирей опустила его в начале недели. Он
взглянул на штемпель. "Париж, 7 ноября, 16 часов". 7 ноября - это... да
это же сегодня! Черт побери, а почему бы и нет? Значит, Мирей была в
Париже. Что может быть естественней! В горле у него застрял ком. Он вдруг
захохотал. Захохотал громко, безудержно. Глаза застилали слезы... И тут ни
с того ни с сего он размахнулся и запустил через всю кухню ножом. Нож
вонзился в дверь и задрожал, как стрела. А Равинель, ошеломленный,
оглушенный, с открытым ртом и перекошенным лицом застыл на месте... Потом
пол под ним закачался, и он упал, брякнувшись головой. Неподвижный,
оцепенелый, с густой пеной в уголках, губ, он долго лежал на полу, между
столом и плитой.
Очнувшись, он тут же подумал, что умирает. Даже не умирает, а уже умер...
Мало-помалу он освободился от странного оцепенения и словно перешел в
состояние невесомости. Все его существо как бы разделилось на две
взаимонепроницаемые части, как смесь воды и масла. С одной стороны, он
испытывал чувство освобождения и бесконечной легкости, но в то же время
чувствовал себя и тяжелым, даже липким. Еще одно, ничтожное усилие, и он
преодолеет эту раздвоенность, стоит только открыть глаза. Но, увы, у него
ничего не получилось. Глаза не открывались - и все! И тут он вдруг
очутился в каком-то мертвенно-бледном пространстве. В чистилище...
Наконец-то он свободен... Правда, он осознавал это как в тумане, смутно...
Да... Он ощущал свое тело жидким, аморфным, готовым принять любую форму...
Он обратился в душу... Он уже не человек от мира сего. Он - душа. Можно
начать все сначала... Начать сначала, но что начинать? К чему спрашивать?
Главное - следить за этой белизной, проникнуться, пропитаться ею, вобрать
в себя ее свет, как вбирает вода солнечный луч... Вода, до самого дна
пронизанная светом... Стать бы водой, чистой, прозрачной водой... Где-то
там, подальше, белизна отливала золотом. Это не просто пустота. О нет!
Кое-где проступают темные пятна. Особенно вон там, в темном, мутном углу,
откуда доносится размеренный монотонный гул. Может, это гул былой жизни?
Вдруг белая пелена шелохнулась, показалась черная двигающаяся точка.
Теперь достаточно произнести лишь одно слово - и рухнут все преграды, и
наступит долгожданный покой. Покой и тихая радость, чуть окрашенная легкой
печалью. Слово это так и носится в воздухе. Сначала оно было где-то
далеко, но вот с рокотом приближается. Где же оно? И вдруг вместо слова
муха!
Муха. Просто муха. На потолке сидит муха... А большое темное пятно в углу
- это буфет. И вот все начинается снова; холод, тишина. Я ощупываю
кафельные плитки. Я весь заледенел. Я лежу на полу. Я Равинель. На столе
письмо...
Главное - не пытаться понять. Не мучить себя вопросами. Лучше подольше