"Буало Нарсежак. Та, которой не стало" - читать интересную книгу автора

- Что желаете, мосье?
Официант наклонился почтительно и любезно. И тут Равинеля охватило
странное озорство.
- Пуншу, Фирмен, - приказал он. - Большой пунш!
- Есть, мосье.
Мало-помалу Равинель стал забывать и прошедшую ночь, и ванную. Ему было
тепло и уютно. Он курил ароматную сигарету. Официант священнодействовал
как истый гурман. Сахар, ром... Скоро ром вспыхнул, заиграло пламя.
Казалось, оно возникло само собой, ниоткуда, и сначала было голубое, а
потом рассыпалось дрожащими огненными языками и стало оранжевым. Равинель
вспомнил календарь с картинками, который любил рассматривать мальчишкой:
коленопреклоненная негритянка под кущей экзотических деревьев у
золотистого берега, где плескалось синее море. В пламени пунша он узнавал
те яркие, ослепительные краски. И покуда он глоток за глотком пил
обжигающий напиток, ему чудилось, будто пьет он расплавленное золото,
будто он видит над собой мирное солнце, прогоняющее все страхи, все
угрызения совести, тоску и тревогу. Он тоже имеет право жить, жить на
широкую ногу, на всю железку, ни перед кем не отчитываясь. Наконец-то он
высвободился от долгого гнета. Впервые он без страха смотрел на того
Равинеля, что сидел напротив, в зеркале. Тридцать восемь лет. Вид старика,
а ведь жить и не начинал. Он же ровесник того мальчишки, который
рассматривал негритянку и голубое небо. Ну ничего, еще не все потеряно.
- Фирмен! Повторите! И дайте расписание поездов,
- Слушаю, мосье.
Равинель извлек из кармана почтовую открытку. Разумеется, это идея Люсьен
- послать Мирей открытку: "Буду в субботу утром". Он встряхнул вечную
ручку. Официант вернулся.
- Скажите, Фирмен, какое сегодня число?
- Сегодня?.. Четвертое, мосье.
- Четвертое... Точно! Четвертое. Я же целый день ставил эту дату на
счетах... У вас случайно нет марки?
Расписание было грязное, засаленное, на углах пятна. Наплевать. Ага, вот и
линия Париж - Лион - Марсель. Конечно, они поедут из Парижа! И непременно
поездом! О паршивом автомобильчике больше не может быть и речи! Его
завораживали названия, скользившие под указательным пальцем: Дижон, Лион,
города вдоль долины Роны... Поезд номер тридцать пять. Ривьерский экспресс
- первый и второй класс - Антиб, семь часов сорок четыре минуты... Были и
другие скорые, они шли до Винтимилля. Были и такие, что проходили через
Модан в Италию. Были составы с вагоном-рестораном, со спальными
вагонами... длинными синими спальными вагонами... В облаке сигаретного
дыма он так и видел все это. Ему чудилось мерное покачивание вагона и ночь
за окнами, ясная звездная ночь.
От выпитого во рту остался привкус карамели. В голове словно стучат колеса
поезда. Вертится входная дверь, танцуют лучи света.
- Мы закрываемся, мосье.
Равинель швыряет на стол монетки, отказывается от сдачи. Жестом отстраняет
от себя все: и Фирмена, и глядящую на него кассиршу, и свое прошлое. Дверь
подхватывает его, выталкивает на тротуар. Куда идти - неизвестно. Он
прислоняется к стене. Мысли путаются. Почему-то на языке вертится одно
единственное слово - "Типперери". Откуда "Типперери"? Непонятно. Он устало