"Буало-Нарсежак. Человек-шарада" - читать интересную книгу автора

входила в чьи-то высшие соображения? Раскаявшийся преступник, с одной
стороны, а с другой - умирающие, которые оживут. Зачем же сразу восставать?
Разве не такие люди, как Марек, время от времени наносят решительный удар
Истории?
- Они с этим никогда не покончат, - проворчал Марек.
Его-то угрызения совести не мучили. Он пританцовывал, чтобы согреться,
растирая руки, как атлет, который перед опасным упражнением проверяет свою
гибкость и собирается с силами; к нам присоединились два санитара. Они
переговорили с профессором на непонятном мне языке.
- Они не знают французского? - спросил я.
- Очень плохо... Я избегаю всякой болтовни. А не то нас атакуют
журналисты, и работать станет невозможно.
- Тем не менее в один прекрасный день придется открыть миру, что...
- Как можно позднее, - прервал меня профессор. - К тому моменту у меня
может хватить времени и средств построить где-нибудь на отшибе хорошо
охраняемую клинику.
- Но... родственники прооперированных?.. Вы не намерены их
отталкивать?
- Нет... нет, разумеется.
- Как вы объясните им... все это?
- Тут я рассчитываю на вас. В конце концов, для этого вы и находитесь
здесь... Им достаточно сказать, что органы были взяты у неизлечимых
больных. Такое уже проделывали с глазами, и многим это известно. Так что
никто не удивится. Естественно, вы порекомендуете им хранить молчание. Все
поймут. Ни родственники, ни оперированные сами не заинтересованы в том,
чтобы их имена фигурировали в газетах, их раны фотографировали, дома
осаждали любопытные...
Вдруг издалека донеслись две ноты полицейской сирены.
- Приехали! - вскричал Марек. - Все по местам!
Несколько мгновений спустя, предшествуемые мотоциклистами, во дворе
разворачивались черная машина и фургон; санитары открыли его заднюю дверцу
и вытащили гроб, еще в пятнах крови. Подняв его вчетвером, они бросились в
клинику.
- Что здесь собираются с ним делать? - спросил один из мотоциклистов.
- Воскрешать?
- Как он себя вел? - ответил я вопросом на вопрос.
Жандарм передернул плечами.
- Похоже, отчаянная голова. Пошел под нож, как другие идут покупать
билеты национальной лотереи. Это уже не мужество, а безрассудство.
- Что ни говори, - сказал второй жандарм, - а нужно им обладать, чтобы
сохранять на лице улыбку в то время, как нож уже завис над тобой. Поверьте
мне!
Во дворе клиники все пришло в движение. Мотоциклисты отдали мне честь,
и кортеж уехал. Собаки выли. Кто-то опустил жалюзи. Самое тяжкое осталось
позади. Мне больше не хотелось спать. По правде говоря, ничего не хотелось.
Я был праздношатающимся, без цели, без мысли. И когда провел оборотной
стороной ладони по щекам, то обнаружил, что они весьма нуждались в бритве,
и вернулся в клинику. Входя в кабинет, я услышал мягкое шуршание колес и
увидел семь каталок на резиновом ходу. Пострадавшие лежали на них
неподвижно, словно каменные изваяния. Они исчезли в операционном отделении,