"Буало-Нарсежак. Недоразумение (Трагедия ошибок)" - читать интересную книгу автора

друг, - заявил как-то вечером Мартен, - а потому я передам их все Полю; это
будет для меня прекрасный способ от них избавиться!" С помощью этих
небольших лицемерных выпадов он пытался определить искренность и глубину
моего возмущения. Я принимала скучающий вид, стараясь скрыть свои чувства,
и это выводило его из себя. Он ссорился с Франком, называл его
претенциозным кретином, запрещал ему заниматься своим безумным проектом.
Франк щелкал каблуками, выпячивал грудь. "Слушаюсь, герр фон Клаус..." Но
на следующий день Мартен улыбался, шутливо и иронично.
- У меня возникли, как мне кажется, неплохие мысли относительно этого
старого дядюшки из Кольмара...
И он излагал свои хитроумные планы, которые причиняли мне боль, потому
что я уже начинала задаваться вопросом, не жил ли он всегда в некоем
воображаемом мире, в некоей жестокой сказке, все персонажи которой были для
него лишь марионетками. Не была ли и я сама одной из этих марионеток? А
почему бы и нет. Но я поверила Мартену. Всю войну я прожила в Бразилии.
Известия доходили до нас, приглушенные расстоянием. Лагеря заключенных, это
было так диковинно, совершенно непостижимо! Когда Мартен признался мне, что
скрывается от преследования, что его считают военным преступником, он,
казалось, был так мало этим обеспокоен, с такой искренностью утверждал,
будто все это нелепая ошибка, что я готова была поручиться, что он
невиновен. Его история звучала весьма убедительно: на него было возложено
руководство фортификационными работами где-то в Восточной Пруссии, название
местности я даже не запомнила. Он повиновался. Множество людей умерло там
от истощения, говорил он. И спешил добавить, что он тут был ни при чем. Он
приводил в пример Панамский канал и многие имперские дороги, построенные
буквально на трупах. Он был просто солдатом и выполнял приказ. Разве
подвергались преследованию те, кто проложил знаменитую дорогу в Бирме? Я
утверждаю, что любая другая двадцатилетняя девушка на моем месте при тех же
обстоятельствах слушала бы его с таким же доверием. А потом, он был так
красив, так трогателен в образе изгнанника. Мне казалось, что он бесконечно
нуждается в любви, чтобы позабыть все эти ужасные годы... Нет, я не
раскаиваюсь, что полюбила его... Я уверена к тому же, что он испытывал ко
мне очень сильное, очень искреннее душевное влечение, чуть ли не страсть, в
той мере, в какой он был способен хоть немного забыть о самом себе. Однако
эта страсть, теперь я ясно сознаю это, была частью спектакля, который он
разыгрывал для себя самого. И я думаю, что сейчас он даже рад был,
придумывая жизнь Поля де Баера, продемонстрировать мне наконец свое
истинное лицо. Это для меня сочинял он все эти романтические перипетии,
чтобы смутить мою душу, а также доказать мне, что у него в запасе немало
хитроумных ходов и приемов. Он хотел казаться опасным, чтобы запугать меня,
лишний раз навязать свою волю, но словно бы забавлялся, обсуждая эту
историю с присущим ему цинизмом, раз он был "потенциально" мертв, он не
желал упустить случая нам об этом напомнить.
И вот на моих глазах постепенно подготавливалась эта ловушка...
Разрабатывалась эта история, с помощью которой они собирались заманить в
западню невинного человека.
- Идиотская выдумка, - повторял Мартен. - Вся ответственность за нее
лежит на Франке.
Но он заставлял Франка, как настоящего актера, репетировать сцену его
будущей встречи с Жаком.