"Буало-Нарсежак. Недоразумение (Трагедия ошибок)" - читать интересную книгу автора

согласиться обмануть женщину, занять место "покойника", ежесекундно играть
нужную роль, в общем... Но я считала, что я куда более виновна, куда более
лицемерна, чем он. Кто дал мне право судить его? Если бы я увидела перед
собой циника, человека алчного, я бы и тогда, несмотря ни на что, была бы в
отчаянии. Но он! Он был беззащитен; попытайся я даже объяснить ему, кто мы,
он бы не понял. Возможно, он даже настолько наивен, что верит, будто я
узнала в нем своего мужа. Если бы он только знал, что мой муж - Мартен! А
главное, если бы он знал, что приехал сюда, чтобы погибнуть! Но он ничего
не замечает. Он живет музыкой. Я сержусь на него за то, что он так слеп, за
то, что у него такой огромный талант. Я попыталась было предостеречь его.
Больше я не буду этого делать, потому что боюсь разговаривать с ним.
Во-первых, это просто невозможно. Франк ни на шаг не отходит от меня, и
Мартен тоже постоянно следит за мной. Но даже если бы они не мешали мне
поступать, как мне заблагорассудится, я бы стала избегать Жака. Я
догадываюсь, что он мне скажет, что он уже говорит мне, исполняя некоторые
пьесы, а тогда я не смогла бы больше молчать. Это было бы катастрофой. Я
молчу. Я жду. Чего же я жду?

29 июля
Я перечитываю свой дневник. Лучшим выходом, вероятно, было бы
уничтожить некоторые страницы и каким-нибудь образом передать ему
остальное. Он постепенно понял бы, кто я. У него наконец бы открылись
глаза... Он бы узнал, что у меня нет никакой задней мысли и никогда не
было. Но сколько страниц придется сжечь, чтобы не испугать его! Если
просмотреть записи, сделанные мной за последние недели, то какое я
произвожу впечатление? Ведь, если уж говорить правду, я принимала участие в
их "заговоре". Я присутствовала, когда они вдвоем придумывали человека,
заболевшего амнезией. Впервые за многие годы Мартен находился в хорошем
расположении духа. Он не принимал всерьез план Франка, но это развлекало
его. Иногда он сам предлагал: "А не сыграть ли нам в утратившего память?" Я
прочла у себя в дневнике, например, что им понадобилось три дня, чтобы
продумать в мельчайших подробностях путешествие под вымышленным именем на
"Стелле Марис" и историю старого больного дядюшки в Кольмаре. Есть еще и
другие частности, о которых мне не хотелось тогда писать, но которые
приходят теперь мне на память, мучают меня. С какой педантичностью, как
досконально Мартен описывал отношения покойного с его женой, то есть со
мной. Несчастная супружеская пара, так и не нашедшая физического
согласия... Беглец, погибший во время кораблекрушения... Он, конечно,
пытался ввести меня в заблуждение. "Все эти несуразные вымыслы не должны
наводить вас на грустные мысли, дорогая Жильберта, - говорил он мне. - Вы
слишком умны. Вся эта история кажется совершенно нелепой. Но если я не
помогу Франку, он в ней окончательно увязнет!" Франк, естественно,
присутствовал при разговоре. И я согласилась. Я делала вид, что меня не
задевают некоторые обидные замечания. Но можно ли было не почувствовать,
что Мартен в этой истории раскрылся куда больше, чем сам этого хотел?
Бегство! Бегство под чужим именем! Бегство без спутников! Неотступно
преследующие его мысли. До тех пор имя Поль де Баер было всего лишь
последним из имен, под которыми жил Мартен; теперь же де Баер приобрел
плоть и кровь, становился четвертым обитателем нашего дома. О нем спокойно
говорили. "Я знаю, что некоторые мои странности всегда вас шокировали, мой