"Юрий Буйда. Домзак" - читать интересную книгу автора

Старик понюхал куриную косточку, фыркнул и швырнул ее в камин.
- Месяц назад я обследовался в Москве. Я почуял, что дело нечисто, и
так оно и оказалось.
- А чего ко мне не заехал?
Старик пожал плечами.
- Кардиомиопатия. Запущенная, разумеется. Не пить, не курить, диета,
полный покой и так далее и тому подобное. Максимум - полтора-два года.
- Да ты богач, - вяло усмехнулся внук.
Тавлинский-старший опустил голову.
- Байрон, это несправедливо. Ты не прожил и половины срока, который
отпущен мне...
- А, ты об этом... Справедливость тут, увы, не при чем. В Чечне меня
могли убить дважды. Первый раз во время зачистки одного села километрах в
тридцати южнее Грозного. Я там находился в своем официальном качестве - как
следователь военной прокуратуры. А пришлось ввязаться в драку. Столкнулись с
боевиками. Крутая вышла заваруха. Подобрал автомат убитого бойца и
отстреливался, как в Афгане. Когда же все вроде закончилось и начали
эвакуироваться, откуда ни возьмись - пацан с гранатометом. Пацан и старуха
она его то ли защитить пыталась, то ли за обломок стены затолкать, чтоб мы
не засекли. А он вскинул гранатомет и поверх ее плеча прицелился в БМП, в
которую раненых подсаживали. Никто не видел пацана, кроме меня. Если бы он
выстрелил, машина накрылась бы вместе с ранеными и живыми. Я убил обоих.
Выпустил в них весь рожок, чтоб не жалеть задним числом. С боем вырвались из
того села, еще сколько-то народу положили. Как в Афгане. Там ведь мне
пришлось раненного командира заменять, выводить своих из ущелья. В Чечне,
видишь, все в точности повторилось: командир тяжело ранен, я взял
командование на себя - как старший по званию. Прорвались. Отделался легкой
контузией. А через неделю нарвался на пехотную мину на окраине Грозного.
Саперы сказали, что я правильно прыгал, иначе вообще без ноги остался бы. Да
и яйца оторвало бы. Нас всех подстерегает случай.
- Вот именно. - Старик поднял голову. - Хаос, абсурд, белиберда
рассобачья. Я так не хочу. Не хочу, Байрон. Я не в силах выкарабкаться из
абсурда, но могу и должен сам поставить точку в этой истории. Чтоб не
остаться просто-напросто тенью ее. Истории, я имею в виду. Все мои жизни
текли по каким-то правилам. Одни я принимал и подчинялся им, другие не
принимал, но подчинялся, потому что нельзя было иначе, третьи я не принимаю
и не желаю им подчиняться. Единственное разумное деяние, на которое я еще
способен, - поставить точку. По своей воле.
- Это очень даже по-русски получается, - глухо проговорил Байрон. - В
Бога я не верю, а последним моим поступком станет карикатура: я этому вашему
Богу язык покажу. Где-то я про это читал. Разумеется, у Достоевского...
- В "Бесах", - уточнил старик. - Но русскому ли человеку оглядываться
на Бога, если он, даже верующий, всю жизнь на начальство оглядывается? А
теперь-то... теперь и вовсе не на кого оглядываться и некому язык
показывать. Бездна вокруг, и лететь в этой бездне можно бесконечно и
бессмысленно.
- И хочется.
- Видишь ли, я тут задумал...
- Покончить с собой, - сухо сказал Байрон. - Чтоб замкнуть круг абсурда
и остаться в нем навсегда.