"Юрий Буйда. Город Палачей" - читать интересную книгу автора

Писсис, вознесшим ее к вершинам сердца и - вместе с койкой - низринувшим в
ординаторскую на втором этаже. Когда же она вспомнила, как рабочие ломали
отбойными молотками асфальт в больничном дворе, кровать с извивающимися
телами провалилась на первый этаж, проломила последнее перекрытие и вошла на
полметра в бетонный пол мертвецкой, находившейся в подвале.
- А ниже? - прорычал мужчина.
- Ад, - ответила девушка. - Но я согласна.
Он устроился санитаром, а по совместительству - кочегаром в больничной
котельной. Сколько его ни расспрашивали, он ничего так и не смог рассказать
о своем прошлом.
- Одно знаю: жизни нашей - на семьсот миллионов вздохов, - наконец
проговорил он. - А таракан без башки живет ровно шесть часов. Это точно.
Как и полагалось в таких случаях, его показали всем женщинам и
мужчинам, дети которых неизвестно по какой причине исчезли из города, но
никто не опознал его. После медицинского осмотра доктор Жерех, подивившись
на чудовищный кривой шрам на груди пациента, сказал, что если кто-то и делал
ему операцию на сердце, то это наверняка был вдрызг пьяный мясник,
орудовавший скорее киркой, чем тупым топором.
Его прозвали Мурым, потому что слово "хмурый" он просто не выговаривал
целиком. Иногда на него находило. Он вдруг замирал на улице или в больничном
коридоре, провожая взглядом какую-нибудь женщину и бормоча: "Триста баксов,
мой полтинник...". Или заводил разговоры о старых автомобилях, хотя помнил
одни только названия - "остин-мартин", "бентли", "паккард" или, например,
"кадиллак". Больных было немного, а серьезных всего одна: эту девушку
матросы парохода "Хайдарабад", нерегулярно бегавшего в Москву, обнаружили в
бочке с желтой масляной краской. Ее удалось кое-как отмыть, промыть, жила
она под капельницей, а на все вопросы-расспросы отвечала только жалобным
шипением и слезами. Даже Мурый жалел ее. По ночам он иногда на цыпочках
входил в ее палату, осторожно снимал с девушки одеяло и разглядывал ее
красивое тело. Потом же, укрыв потеплее, уходил вниз, в кочегарку,
мучительно переживая странное волнение. Переполох в голове он унимал
стаканчиком паровозной, которая всегда была под рукой.
Миссис Писсис перестала бояться мужчин и таскать всюду свой горшок. Она
ждала ребенка, но пока стеснялась признаваться в этом даже Мурому, которого
любила, вдруг проснувшись среди ночи, разглядывать при свете луны, замирать
от душистого счастья и мелко крестить его лоб, покрытый каплями ледяного
пота...

Великий Бох, госпожа Змойро и Гиза Дизель

- Сколько басмы-то нужно для твоих сивок-бурок? - спросил Великий Бох,
остановившись наконец в дверях убогой дощатой конторки, где властвовал
хозяин кладбища Четверяго. - Я иранской достал. Сколько?
Грузный, похожий на поставленные друг на друга три мешка с зерном
Четверяго давно услышал шарканье и сухие всплески мелких колокольчиков,
которыми был обшит балахон Великого Боха. Такую одежду когда-то носили
обитатели лепрозория, называвшегося жителями Города Палачей Проказорием: там
вечерами собирались шумные пьяные компании, в которых с чужими женами бок о
бок сидели только чужие мужья. Когда прокаженные перемерли, дом остался за
карликами, занимавшими прежде только северную его половину, и буйства в