"Юрий Буйда. Кенигсберг" - читать интересную книгу автора

друзей - человек пять-шесть, которые изредка навещали Урусовых не только
ради Веры Давыдовны.
Раз в два-три месяца они приходили в свой бывший особняк, во дворе
которого, с разрешения новых хозяев, фотографировались, чтобы на несколько
месяцев успокоить Макса, любившего этот дом, любившего его корабельные
запахи, любившего ухаживать за ним - тем более, что топором, рубанком и
молотком он владел мастерски. А в новой квартире он чувствовал себя чужим и
долго, очень долго привыкал к новым звукам, масштабам и виду из окна на
вымощенную булыжником кривую улочку и особняки напротив, чьи островерхие
черепичные крыши тонули в зелени и золоте деревьев с ранней весны до поздней
осени.
Она стала сиделкой и медсестрой при муже. Уколы, таблетки, капли...
Вечерами, если Макс чувствовал себя сносно, они гуляли под руку по
булыжным улочкам, вдоль которых тянулись невыразительные трех-четырехэтажные
дома старой казарменной архитектуры, выкрашенные в желтый цвет, или в районе
неподалеку, где теснились одинаковые уютные особняки - осколки города
королей. Иногда они забирались аж к самому порту, и Макс, не обращая
внимания на жену, которую беспокоили эти пустыри вокруг, кое-как застроенные
местами кособокими гаражами и сараями, вслушивался в звуки, доносившиеся из
темноты вместе с запахом рыбы, мазута и моря. Он начинал взволнованно
дышать, раздувая ноздри, и Вера Давыдовна поспешно уводила его домой -
подальше от приглушенного грохота и звона портовых кранов, пароходных гудков
и лязганья судового железа, от запахов морской гнили - прошлой и
безвозвратно утраченной жизни бывшего штурмана Макса Урусова.
Иногда они выезжали к морю. Она помогала Максу устроиться поудобнее
где-нибудь среди камней, песка и сухих водорослей, и муж почти сразу впадал
в оцепенение и засыпал, дыша глубоко, ровно и бестревожно. Летом Вера
Давыдовна снимала туфли и, придерживая юбку рукой, бродила вдоль кромки
прибоя, то и дело оглядываясь на Макса и игнорируя восхищенные мужские
взгляды и пьяненькие приставания. Перед отъездом домой Макс ловко сворачивал
из газеты кораблик, и Вера Давыдовна ставила его на волну. В древности так
поступали китайские моряки, жертвовавшие буре бумажные кораблики, чтобы она
набросилась на них и не тронула настоящие. Зимой они кормили лебедей хлебом.
Грязные большие птицы выходили из прибоя на берег, покрытый пятнами снега, и
жадно хватали еду, вызывая у Макса смех. Домой они возвращались
раскрасневшимися, а ночью муж спал спокойно и не будил ее стонами и тихим
своим беспричинным плачем.

3

Их странный и печальный moveable feast продолжался годами без особых
тревог, да и случай, немного изменивший их жизнь, тревожным назвать Вера
Давыдовна не решилась бы. Хотя поначалу разволновалась и даже заплакала,
когда вдруг среди ночи Макс встал, подошел к окну и отчетливо заговорил
по-английски. Через несколько мгновений она поняла, что это были стихи, но
что это были за стихи, почему Макс вдруг их вспомнил, а главное - почему так
чисто заговорил, - вот этого ни она, ни врачи так и не поняли.
Когда все повторилось, а потом стало повторяться регулярно и днем, она
попыталась понять чужую речь. У них был старенький магнитофон, и Вера
Давыдовна записала стихотворение в исполнении мужа на пленку.