"Юрий Буйда. Переправа через Иордан (Книга рассказов)" - читать интересную книгу автора

поязвить-то было невозможно. Смеясь над собой, я загнал ее в тот же угол - и
началось все сызнова, пока однажды тень не ответила женским голосом. Я был
поражен до немоты. Она легла рядом со мною, провела рукой по моей груди и
животу... Утром она ушла. Я понял, что это была Индейка. Боже.
Индейка и Катрин ревновали друг к дружке дядю Сергея, а когда он в
свойственной ему мягчайшей манере пытался разнять женщин, Индейка заявила:
"Ты бы и вовсе не влезал, змей горбатый, черт шаршавый!"
Дед Сережа и Катрин соорудили велосипед - из двух старых, которые им
помогли собрать сварщики с мукомольного завода. Взгромоздившись на это
сооружение, они кружили по окрестностям, останавливаясь лишь затем, чтобы и
это поражало жителей городка - полюбоваться осенним дубом или роскошно
расцветшей сиренью. "Впитывай! - требовала Шарман Катрин. - На том свете
такого не увидишь". После непродолжительного размышления Сережа отвечал:
"Хоть и тот, а все же - свет".
Зарабатывал он ремеслами, которым научили его ссыльные немцы, и главным
было - изготовление женских и детских шуб из кошек. Первую такую он подарил
маме, вторую - Шарманке, после чего от заказчиц отбою не было, хотя
некоторых сентиментальных дам и смущали кошачьи лапки, украшавшие плечи и
воротники. Ремеслом своим он занимался в сарайчике, устроенном в углу двора,
куда Катрин чуть не каждый день притаскивала по мешку котов - ловила она их
мастерски. Впрочем, поголовье ничейных кошек от этого в городке не
сокращалось.
Молодые мужчины вообще-то привыкли, что Шарманка не отказывает им в
просьбах, но после встречи с дядей Сережей она стала воздержанна и
отмахивалась от несерьезных этих ухажеров: "А пошли вы к пердулям, валеты
бубновые!" За это доставалось дяде Сереже. Но приставалам он отвечал с
кротостью и загадочно: "Убьете - а не собьете!"
Больше всего, конечно, бесила людей манера дяди Сережи и Шарманки
гулять взявшись за руки. Они останавливались вдруг перед каким-нибудь
невзрачным деревом и подолгу молчали, разглядывая его кору, ветви и листья.
Или сидели на берегу реки - иногда часами - над мутно-желтым с прозеленью
потоком воды, ничего не говоря друг другу, - но почему-то мама всегда
догадывалась, когда они возвращались домой, что в этот раз они наблюдали за
рекой.
Однажды я стал свидетелем спора между отцом и его старшим братом.
- Нет ничего злее, чем безвинное наказание человека! - сказал отец,
закуривая бог весть какую сигарету подряд. - Из этого семени вырастут
драконы, помяни мое слово.
- Не вырастут, - тихо возразил Сережа. - На Руси - не вырастут. А если
и вырастут, то подадутся в сапожники или бетонщики. Или в милиционеры.
- Это ж ад, Сережа, - продолжал отец, отбывший пять лет в сталинских
лагерях. - Но так наказует Господь грешных и виновных. А мы?
- Мы таковыми и были, - еще тише сказал Сережа. - Ты никогда не
задумывался о том, что Сталин, по сути, был исполнителем надвысшей воли для
России?
- А попросту говоря, по Сеньке и шапка? - ярился отец. - Ты пытаешься
оправдать то, чему оправданья нет ни в языках ангельских, ни в языках
человеческих. Это дело Божье, хоть я и не верю в Него, но никак не
человеческое. Странно слышать это от тебя - со всеми твоими иностранными
языками и философским образованием! На Колыме не было ни Зодчего, ни Правды,