"Дарья Булатникова. Распылитель Пухольского" - читать интересную книгу автора

Дарья Булатникова

(под редакцией Владимира Ларионова)

Распылитель Пухольского


Сон, приснившийся под утро, был мутным и страшным. В нем Игнат
просыпался, ворочаясь на чем-то жестком и влажном, никак не мог разлепить
век, пытался кого-то звать, но в ответ слышал только тающее в камнях эхо.
"Откуда камни?" -- думал он, и уже боялся открыть глаза, чтобы не увидеть
страшное. Во сне он провёл рядом с собой рукою и ощутил под нею что-то
отвратительно липкое -- кровь! В ужасе вскочил, бросился вперед, натыкаясь
на стены. За ним кто-то гнался, громко дышал в затылок, то настигал, то
отставал. Игнат чувствовал, как колотящееся сердце разрывает грудь, и знал,
что его ожидает впереди -- яма, провал, куда он будет долго падать,
бессмысленно крича. Но вместо этого за очередным поворотом его подстерегал
взгляд. Он так и не понял, чей -- проснулся в поту и ещё долго лежал,
вытирая краем простыни сползающие по вискам капли. Потом встал и впотьмах
нашел на столе жестяную кружку с водой. Выпил залпом, во рту остался
металлический привкус, но сразу же полегчало. Это был сон, всего лишь ночной
кошмар.
Больше он не ложился, зажег керосиновую лампу и читал какую-то
книжонку, найденную среди вещей ТЕХ. Книжка была про убийство, но не
страшное -- буржуйское убийство какого-то богатого паразита. Про сыщиков
Игнат читать любил, жаль, что такие книжки редко ему попадались, все больше
стишки про любовь-морковь.
Утро наступило тусклое, в воздухе висела липкая морось, оседающая
влагой на одежде и холодящая лицо. Путь до "барака", как он называл место
своей службы, Игнат преодолел в два приёма: вначале спустился по Большой
Дмитровке, миновал тихое, замершее здание театра с тачанкой на крыше, потом
зашёл в служебную столовую, поел пшенной каши, запил морковным чаем. Выйдя,
обнаружил, что морось превратилась в холодный редкий дождик. Ругнулся про
себя, остановил извозчика. "Ваньки" в последнее время стали осторожны,
завидев фигуры в кожаных куртках и фуражках, придерживали лошадей,
пропускали. Но этот вывернул из-за угла и тут же попался. Помрачнел, зная,
что от "комиссара" платы не дождешься, но смирился и молча стегнул вожжами
гнедого, лоснящегося чистыми боками меринка. Игнату отчего-то стало стыдно.
Вот уже и их начали считать какими-то лихоимцами, а не защитниками трудового
пролетариата. Эх...
Доехав до места, он похлопал возницу по плечу, и когда тот обернулся,
сунул в руки завернутую в кусок газеты четвертинку хлебной буханки -- паек,
выданный в столовой. Ещё успел заметить изумление на бородатой физиономии.
Барак стоял особняком в тупиковом переулке, затерявшимся между Кремлем
и Покровским бульваром. Два соседних дома были покинуты жильцами, и, что
удивительно, никто в них не селился. Игнату нравилось, что здесь совершенно
не чувствовалась Москва. Словно попадаешь в уголок какого-нибудь
захолустного городишки, а столицей и не пахнет. Во дворе под навесом сидели
красноармейцы, шлепали засаленными картами, гоготали. Завидев Игната,
притихли, карты спрятали, посуровели.