"Фаддей Булгарин. Димитрий Самозванец " - читать интересную книгу автора

образом. Большая часть речей взята целиком из истории, а где недоставало к
тому источников, там я заставлял лица говорить сообразно с их действием и
действовать сообразно с речами, в истории сохранившимися. Сознаюсь, что
много было мне труда! Я должен был перечитывать множество книг на разных
языках, из коих некоторые писаны устарелым иноземным наречием, делать
выписки, справки, заставлять переводить для себя шведские хроники {Устрашась
множества ссылок, я иногда не приводил их. Я предпочитал всегда ссылки на
Карамзина, когда находил в нем приисканное мною в других сочинениях
доказательство, из уважения к знаменитому писателю, н оттого, что он более
известен в России, нежели авторы, которых сочинения служили ему
источниками.} и т. п. Кажется мне, что все описания мои верны, или по
крайней мере таковы, как изобразили их современники. Почту себя счастливым,
если русская публика примет благосклонно труд мои и вознаградит вниманием
усердное мое желание представить ей Россию в начале XVII века в настоящем ее
виде.
Прошу не приписывать мне никаких мнений. Автор здесь в стороне, а
говорят и действуют исторические лица. Я никого не заставлял действовать и
говорить по моему произволу, но всегда основывался на преданиях или на
вычислении вероятностей. Так было в самом деле, или иначе не могло быть,
судя по прочему,- вот что руководствовало меня в изложении. Если кому не
понравятся характеры, не моя вина. Они были таковы. Мильтона упрекали
современники, что он в поэме "Потерянный рай" заставил дьявола хулить Бога.
"Если б я заставил его в моей поэме петь хвалу Господу,- отвечал Мильтон,-
тогда б не было ни дьявола, ни поэмы!"
Читатель должен помнить, что вся ученость тогдашних русских состояла в
том, чтоб знать наизусть Священное Писание. Они любили, для выказания своей
учености, вмешивать тексты в свои речи, а для выказания остроумия прибавляли
пословицы. Поляки, напротив того, любили испещрять речи латинскими стихами
или изречениями древних историков и моралистов. Это обыкновение я должен был
соблюсти в моем романе.
Читатель найдет иногда в моем романе повторение одних и тех же мыслей в
разных сословиях или в нескольких совещаниях. Это сделано мною умышленно,
ибо я, для разгадки чудесных событий той эпохи, должен был представить в
действии не только много лиц, но и разные сословия с их образом мыслей и
мнениями. Если б я рассказывал, то мог бы избежать повторений, но я только
представил верную картину того века и что где нашел, то и поместил. Частое
повторение царского титула при сношениях послов я сохранил как самый ясный
отпечаток того века. Это дает другой тон целому делу. Повторяю, что я не
рассказываю от своего лица, как было: я только приподнял завесу, закрывавшую
прошедшее. Смотрите, судите и не обвиняйте меня в чужих делах и речах! Я
отвечаю только как художник. Представляя простой народ, я, однако ж, не
хотел передать читателю всей грубости простонародного наречия, ибо почитаю
это неприличным и даже незанимательным. На картинах фламандской школы
изображаются увеселения и занятия простого народа: это приятно для взоров.
Но если б кто захотел представить соблазнительные сцены и неприличия, то
картина, при всем искусстве художника, была бы отвратительною. Самое верное
изображение нравов должно подчинять правилам вкуса, эстетики, и я признаюсь,
что грубая брань и жесткие выражения русского (и всякого) простого народа
кажутся мне неприличными в книге. Просторечие старался я изобразить
простомыслием и низшим тоном речи, а не грубыми поговорками. Приятно, если