"Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита (переписанные главы)" - читать интересную книгу автора

беда. Заведующий стал бледен, как скатерть в столовой.
Через час был скандал, неслыханный, страшный, всемосковский скандал.
К трем часам занятия были остановлены милицией. Врачи сделать ничего не
могли. Захаров был уже на улице, когда к особняку подъехали три грузовых
платформы.
Милиция распорядилась очень хорошо: весь состав учреждения -
восемьдесят семь человек - разбили на три партии и на этих трех грузовиках и
увезли. Способ был умный, простой и наименее соблазнительный.
Лишь только первый грузовик, качнувшись, выехал за ворота, улицы
огласились пением про славное море, и никому из прохожих и в голову не
пришло, куда везут распевшихся служащих из отдела смет и распределения. Но,
конечно, не трудно догадаться, что все три хора приехали как раз в то
здание, которым руководил профессор Стравинский.
Появление такой большой партии больных вызвало смятение. Стравинский
начал, кажется, с того, что всем приехавшим были даны большие дозы
снотворного. А дальнейшая судьба несчастных жертв Коровьева москвичам
неизвестна. Что касается Захарова, то он все-таки добился неприятности. Он
добрался со своим портфелем до главного коллектора зрелищ облегченного типа,
написал по форме приходный ордер и вывалил кассиру все пачки денег, которые
привез в портфеле.
Лишь только кассир макнул пальцы в алюминиевую тарелочку, в которой
плавала губка, обнаружилось, что пачки состоят частью из резаной газетной
бумаги, частью из денежных знаков различных стран, как-то: долларов
канадских, гульденов голландских, лат латвийских, иен японских и других.
На вопрос о том, что это значит, Захаров ничего не мог сказать, ибо у
него отнялся язык. Его немедленно арестовали.

6/VII. 36 г.
Загорянск.

ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ

Была полночь, когда снялись со скалы и полетели. Тут мастер увидел
преображение. Скакавший рядом с ним Коровьев сорвал с носа пенсне и бросил
его в лунное море. С головы слетела его кепка, исчез гнусный пиджачишко,
дрянные брючонки. Луна лила бешеный свет, и теперь он заиграл на золотых
застежках кафтана, на рукояти, на звездах шпор. Не было никакого Коровьева,
невдалеке от мастера скакал, колол звездами бока коня рыцарь в фиолетовом.
Все в нем было печально, и мастеру показалось даже, что перо с берета
свешивается грустно. Ни одной черты Коровьева нельзя было отыскать в лице
летящего всадника. Глаза его хмуро смотрели на луну, углы губ стянуло книзу.
И, главное, ни одного слова не произносил говоривший, не слышались более
назойливые шуточки бывшего регента.
Тьма вдруг налетела на луну, жаркое фырканье ударило в затылок мастеру.
Это Воланд поравнялся с мастером и концом плаща резнул его по лицу.
- Он неудачно однажды пошутил, - шепнул Воланд, - и вот, осужден был на
то, что при посещениях земли шутит, хотя ему и не так уж хочется этого.
Впрочем, надеется на прощение. Я буду ходатайствовать.
Мастер, вздрогнув, всмотрелся в самого Воланда, тот преображался
постепенно, или, вернее, не преображался, а лишь точнее и откровеннее