"Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита (переписанные главы)" - читать интересную книгу автора

Подремав еще немного, Иван новый ехидно спросил у старого Ивана:
- Так кто же я такой в этом случае?
- Дурак! - отчетливо сказал бас, не принадлежащий ни одному из Иванов.
Иван, почему-то приятно изумившись слову "дурак" и даже хихикнув, открыл
глаза, но увидел, что в комнате никого нет, и опять задремал, причем ему
показалось, что пальма качает шапкой за решеткой. Иван всмотрелся и
разглядел за решеткой человеческую фигуру, поднялся без испуга и слышал, как
фигура, погрозив ему пальцем сквозь решетку, прошептала: - Тсс!

БЕЛАЯ МАГИЯ И ЕЕ РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Высоко приподнятая над партером сцена "Кабаре" была освещена
прожекторами так ярко, что казалось, будто на ней солнечный день.
И на эту сцену маленький человек в дырявом котелке, с грушевидным
малиновым носом, в клетчатых штанишках и лакированных ботинках, выехал на
двухколесном велосипеде. Выкатившись, он издал победный крик, отчего его
велосипед поднялся на дыбы. Проехавшись на заднем колесе, человечек
перевернулся кверху ногами, на ходу отвинтил заднее колесо и поехал на одном
переднем, вертя педали руками. Громадный зал "Кабаре" рассмеялся, и
аплодисмент прокатился сверху вниз.
Тут под звуки меланхолического вальса из кулисы выехала толстая
блондинка в юбочке, усеянной звезда! ми, на сиденье на конце высочайшей
тонкой мачты, под которой имелось только одно маленькое колесо. И блондинка
заездила по сцене. Встречаясь с ней, человечек издавал приветственные крики
и ногой снимал котелок. Затем выехал молодой человек с необыкновенно
развитыми мускулами под красным трико и тоже на высокой мачте и тоже заездил
по сцене, но не сидя в сиденье, а стоя в нем на руках. И, наконец, малютка
со старческим лицом, на крошечной двуколеске, и зашнырял деловито между
взрослыми, вызывая раскаты смеха и хлопки.
В заключение вся компания под тревожную дробь барабана подкатилась к
самому краю сцены, и в первых рядах испуганно шарахнулись, потому что
публике показалось, что компания со своими машинами грохнется в оркестр. Но
велосипедисты остановились как раз тогда, когда колеса уже должны были
соскользнуть на головы джазбандистам, и с громким воплем соскочили с машин,
причем блондинка послала воздушный поцелуй публике. Грохот нескольких тысяч
рук потряс здание до купола, занавес пошел и скрыл велосипедистов, зеленые
огни в проходах угасли, меж трапециями, как солнца, вспыхнули белые шары.
Наступил антракт.
Единственным человеком, которого ни в какой мере не интересовали
подвиги велосипедной семьи Рибби, выписанной из Вены, был Григорий
Максимович Римский.
Григорий Максимович сидел у себя в кабинете, и если бы кто-либо увидел
его в этот момент, поразился бы до глубины души. Никто в Москве никогда не
видел Римского расстроенным, а сейчас на Григории Максимовиче буквально не
было лица.
Дело в том, что не только Степа не дал больше ничего знать о себе и не
явился, но пропал и совершенно бесследно Варенуха.
Что думал о Степе Римский, мы не знаем, но известно, что он думал о
Варенухе, и, увы, это было до того неприятно, что Римский сидел бледный и
одинокий и по лицу его проходила то и дело судорога.