"Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита (переписанные главы)" - читать интересную книгу автора

кота, садящегося в трамвай, потом про постное масло, потом вернулся к Понтию
Пилату, для вящей убедительности решил весь рассказ изложить полностью,
написал, что Пилат шел шаркающей кавалерийской походкой...
Иван перечеркивал написанное, надписывал сверху строк, попытался даже
нарисовать страшного консультанта, а когда все перечел и сам ужаснулся, и
вот, плакал, слушая, как шумит гроза.
Толстая белая женщина неслышно вошла в комнату, увидела, что поэт
плачет, встревожилась, тотчас заявила, что вызовет Сергея Павловича, и
прошел час, и уже бора узнать опять нельзя было. Вновь он вырисовался до
последнего дерева и расчистилось небо до голубизны, и лежал Иван без слез на
спине, и видел сквозь решетку, как, опрокинувшись над бором, в небе
рисовалась разноцветная арка.
Сергей Павлович, сделав какой-то укол в плечо Ивану, ушел, попросив
разрешения забрать листки, и унес их с собой, уверив, что Иван больше
плакать не будет, что это его расстроила гроза, что укол поможет и что все
теперь изменится в самом наилучшем смысле.
И точно, оказался прав. Иван и сам не заметил, как слизнуло с неба
радугу, как небо это загрустило и потемнело, как бор опять размазался, и
вдруг вышла из-за него неполная луна, и бор от этого совсем почернел.
Иван с удовольствием выпил горячего молока, прилег, приятно зевая, и
стал думать, причем и сам подивился, до чего изменились его мысли.
Воспоминания об ужасной беззубой бабе, кричавшей про Аннушку, и о
черном коте исчезли, а вместо них Иван стал размышлять о том, что, по сути
дела, в больнице очень хорошо, что Стравинский очень умен, что воздух,
текущий сквозь решетку, сладостен и свеж.
Дом скорби засыпал к одиннадцати часам вечера. В тихих коридорах
потухали белые матовые лампы и загорались дежурные слабые голубые ночники. В
камерах умолкали и бреды, и шепоты, и только отдельный корпус буйных до утра
светился полной беспокойной жизнью. Толстую сменила худенькая, и несколько
раз она заглядывала к Ивану, но, убедившись, что он мирно дремлет, перестала
его навещать.
Иван же, лежа в сладкой истоме, сквозь полуопущенные веки смотрел и
видел в прорезах решетки тихие мирные звезды и думал о том, почему он,
собственно, так взволновался из-за того, что Берлиоз попал под трамвай?
- В конечном счете, ну его в болото! - прошептал Иван и сам подивился
своему равнодушию и цинизму. - Что я ему, кум или сват? Если как следует
провентилировать этот вопрос, то выясняется, что я совершенно не знал
покойника. Что мне о нем было известно? Ничего кроме того, что он был лысый,
и более ровно ничего.
- Далее, товарищи! - бормотал Иван, - почему я, собственно, взбесился
на этого загадочного консультанта на Патриарших, мистика с пустым глазом? К
чему вся эта петрушка в ресторане?
- Но, но, но, - вдруг сказал где-то прежний Иван новому Ивану, - а про
постное-то масло он знал!
- Об чем, товарищ, разговор? - отвечал новый Иван прежнему, - знать
заранее про смерть еще не значит эту смерть причинить! А вот, что самое
главное, так это, конечно, Пилат, и Пилата-то я и проморгал! Вместо того
чтобы устраивать дикую бузу с криками на Прудах, лучше было бы расспросить
досконально про Пилата! А теперь дудки! А я чепухой занялся - важное
кушанье, в самом деле, редактор под трамвай попал!