"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Призрак" - читать интересную книгу автора

- Продолжайте!
- Располагайте мною по вашему усмотрению!..
Занони оставался несколько минут в задумчивости: он видел борьбу,
которую бедная женщина старалась скрыть; он невольно бросился к ней; он
прижал ее руку к своим губам.
Это было первый раз, когда он отступил от некоторой строгости, которая
способствовала, может быть, тому, что Виола не остерегалась его самого и
своих собственных мыслей.
- Виола, - проговорил он, и его голос задрожал, - опасность, которую я
не могу отвратить, если вы будете жить дольше в Неаполе, приближается с
минуты на минуту. Через три дня ваша судьба должна быть решена. Я принимаю
ваше обещание. Перед последним часом третьего дня, что бы ни случилось, я
увижу вас здесь, в вашем доме. А до тех пор прощайте!

IV


Когда Глиндон простился с Виолой, его мысли снова углубились в те мечты
и мистические догадки, которые всегда пробуждались в нем при воспоминании о
Занони. Он бродил по улицам, не сознавая, что делает, до тех пор, пока
наконец не остановился перед роскошной коллекцией живописи, что теперь
составляет гордость многих итальянских городов, слава которых заключается в
прошлом.
Он имел обыкновение ходить почти каждый день в эту галерею, содержащую
несколько самых прекрасных картин учителя, которым он восхищался. Там, перед
произведениями Сальватора, он часто останавливался с глубоким благоговением.
Особенное, поражающее свойство этого художника состояло в силе воли.
Лишенный идеи отвлеченной красоты, которая питает более возвышенных гениев
своими типами и моделями, этот человек умел выражать величие в своих
творениях. Его картины поражают величественностью не божественной, а дикой;
совершенно свободный от всякого банального подражания, он овладевает
воображением и заставляет следовать за ним, не на небо, но в самые суровые и
дикие места земли. Его очарование не походит на очарование мага, астролога,
а скорей на очарование мрачного заклинателя; его душа, полная энергичной
поэзии, его сильная рука заставляют искусство идеализировать сцены
действительной жизни!
Перед этой волей Глиндон испытывал трепет, благоговение и восторг более
сильный, чем тот, который душа испытывает перед спокойной красотой шедевров
Рафаэля. И теперь, пробужденный от своей задумчивости, он стоял перед этим
диким великолепием мрачной природы, которая хмурилась на него с полотен
художника, и ему казалось, что даже листья деревьев, похожих на призраки,
шептали ему зловещие тайны. Эти пейзажи суровых Апеннин с шумящими
водопадами более отвечали настроению его души, чем сцены реальной жизни.
Строгие и едва обозначенные силуэты человеческих фигур, виднеющиеся на краю
пропасти, похожие на карликов на фоне величия окружавших их скал, давали ему
чувствовать могущество природы и ничтожество человека. В пейзажах Сальватора
дерево, гора, водопад играют главную роль, а человек превращается во
второстепенную деталь. Грубая материя царствует безраздельно, между тем как
настоящий властелин ее ползает под ее величественной тенью.
Страшная философия искусства! Подобные мысли занимали Глиндона, когда