"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Призрак" - читать интересную книгу автора

начато. Ей нужно было читать, учиться выражать жестом или взглядом любовь,
которую она должна была выказывать на сцене, - уроки, опасные, конечно, для
многих других, но не для чистого восторга, рождающего искусство, так как
душа, которая постигает искусство в его истине, есть только зеркало; чтоб
верно отразить образ на своей поверхности, это зеркало должно остаться без
пятен.
Ее роли получили в ее устах могущество, которого она не сознавала, ее
голос трогал до слез или воспламенял сердце благородным негодованием. Но все
эти результаты были только следствием той симпатии, которую гений, даже в
своей невинности, чувствует ко всему, что живет и что страдает. Виола не
была из тех женщин, скороспелых натур, которые понимают любовь или ревность,
выраженные в стихах; ее талант был одной из тех странных тайн, разгадку
которых я предоставляю отгадывать психологам. Они, может быть, сумеют
объяснить нам, почему дети, с наивным и простым умом, с чистым сердцем,
умеют отличить с такой проницательностью в истории, которую вы им
рассказываете, в песне, которую вы им поете, истинное и ложное искусство,
любовь и злобу. Они скажут нам также, каким образом эти юные сердца могут
точно передавать мелодичные звуки естественного волнения.
Вне своих занятий Виола была простым, любящим ребенком, немного
капризным, но не с характером (она была ласкова и послушна). Ее расположение
духа переходило от грусти к веселости, от радости к унынию без всякой
видимой причины. Если и существовала причина этих капризов, то ее нужно
видеть в тех первых и таинственных влияниях, их можно объяснить действием
быстрых переливов гармонии, которую она постоянно слышала, - так как
необходимо заметить, что у людей, самых впечатлительных в музыкальном
отношении, арии и мотивы часто приходят на ум во время самых обыкновенных
занятий, мучат их и порою неотступно преследуют их. Раз вошедшая в душу
музыка никогда не умирает. Она неясно бродит по изгибам в лабиринте памяти,
и даже через много лет ее можно услышать внятно и живо, как в тот день,
когда в первый раз она поразила вас.
Так было и с Виолой. Иногда ее фантазия вызывала против ее желания эти
звуки; они являлись ей то веселыми, и тогда вызывали сияющую улыбку на ее
лице, то грустными, и тогда лоб ее хмурился, они прогоняли ее детскую
радость и заставляли задумываться и уединяться. Мы можем справедливо
сказать, что это прекрасное создание, столь воздушное, столь гармоничное в
своей красоте, в своих поступках и мыслях, могло назваться дочерью не
музыканта, а музыки. Потому не было ничего странного в том, что Виола с
самого детства, по мере того как она развивалась, думала, что судьба
приготовляла ей будущее, которое должно было быть в согласии с романтической
и идеальной атмосферой, которой она дышала.
Нередко она бродила между кустарниками, которые украшали соседний грот
Позилина, и там, сидя у священной могилы Вергилия, предавалась видениям,
которых никакая поэзия не сумела бы ясно передать.
Часто в осенний день она садилась у порога, под тенью виноградных лоз,
против неподвижного и синего моря, и строила свои воздушные замки. Кто из
нас не делает того же самого, не только в молодости, но и в зрелые лета! Но
эти мечты Виолы были более чисты, более торжественны, чем те, которым
предается большая часть из нас.

II