"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Призрак" - читать интересную книгу автора

эту минуту уступила место ребенку; и как ребенок со своим ненасытным и между
тем невинным желаньем быть любимым плачет, безропотно страдая, когда
отвергают его ласки, так без гнева и стыда плакала Виола.
Занони долго любовался ее грациозной головкой, покрытой роскошными
волнами волос и склоненной перед ним; потом он подошел к ней и сказал тоном,
исполненным глубокой нежности, и с полуулыбкой на устах:
- Помните, когда я советовал вам бороться за свет, я указал вам на это
непобедимое дерево; я не сказал вам тогда, чтобы вы брали пример с бабочки,
которая желала бы подняться до звезд и падает, опаленная факелом. Поговорим
теперь... этот англичанин...
Виола отошла и заплакала еще сильней.
- Этот англичанин ваших лет, и его происхождение не выше вашего. Вы
можете с ним делить ваши мысли при жизни; вы можете заснуть в одной могиле,
подле него! А я... Но эта перспектива не должна занимать вас. Посмотрите в
ваше сердце, и вы увидите, что до той минуты, когда я снова появился на
вашем пути, в вас уже зарождалась к этому иностранцу нежная и чистая
привязанность, которая, созревая, превратилась бы в любовь. Разве вы никогда
не представляли себе жилища, которое бы вам хотелось разделить с ним?
- Никогда! - отвечала Виола с внезапной энергией. - Никогда! Не такова
моя судьба, я это чувствовала. И, - продолжала она, быстро вставая и обратив
на Занони красноречивый взор, - и, кто бы ты ни был, что можешь так читать в
моем сердце и предсказывать мою судьбу, тебе небезызвестно чувство,
которое... которое... - она колебалась с минуту, потом продолжала с
опущенными глазами, - которое привлекло к тебе мои мысли. Не думай, чтобы я
могла питать любовь, которая не была бы взаимной. Не любовь чувствую я к
тебе, иностранец. Любовь? Почему?.. В первый раз ты говорил со мной для
того, чтобы предостеречь меня, сегодня ты говоришь для того, чтобы оскорбить
меня.
Она снова остановилась, ее голос задрожал; слезы хлынули из глаз, но
она вытерла их и продолжала:
- Любовь! О, нет! Если любовь походит на ту, которую мне описывали, или
на ту, про которую я читала, или на ту, которую я старалась воспроизвести на
сцене... в таком случае я чувствую к тебе только влечение, торжественное,
страшное и, как мне кажется, почти сверхъестественное; когда я мечтаю или
сплю, я невольно присоединяю тебя к моим видениям, исполненным прелести и в
то же время ужаса. Если бы это была любовь, то неужели ты думаешь, я могла
бы так говорить? Разве, - она вдруг подняла на него глаза, - я могла бы так
смело глядеть тебе в глаза? Я прошу у тебя только позволения видеть тебя и
слушать тебя иногда. Иностранец! Не говори мне о других... Остерегай меня,
делай мне выговоры, разбивай мое сердце, отталкивай благодарность, которую
оно предлагает тебе и которая достойна тебя, но не являйся ко мне постоянным
предвестником страдания и горя. Я иногда видела тебя в своих мечтах,
окруженного блестящими и чудными образами, с сияющим взглядом, сверкавшим
небесной радостью, которая теперь не оживляет их. Иностранец! Ты спас меня,
я благодарю тебя; я благословляю тебя! Неужели же ты оттолкнешь и это
чувство?
При этих словах она скрестила руки на груди и опустилась перед ним на
колени. Но в этом смирении не было ничего унизительного или противного
достоинству ее пола; это не была покорность любовницы своему любовнику,
рабыни своему господину; это было скорей повиновение ребенка матери,