"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Призрак" - читать интересную книгу автора

которой они предшествуют, чтобы заставить созреть сердце. Одинаково веселый
в своей уединенной мастерской и посреди друзей, Глиндон не способен был
любить глубоко, так как необходимо, чтобы человек понял всю обманчивость
мелочей жизни, дабы познать великое.
Французские сенсуалисты на своем светском языке называют любовь
безумием! Но любовь, вполне понятая, есть мудрость.
К тому же свет занимал слишком много места в уме Глиндона. Честолюбие в
занятиях искусством соединялось у него с желанием уважения и одобрения того
ничтожного поверхностного меньшинства, которое мы называем светом. Как все
те, которые обманывают, он сам постоянно боялся быть обманутым. Он не
доверял нежной и наивной невинности Виолы. Он не мог серьезно предложить
свою руку итальянской актрисе. Но скромное достоинство молодой девушки и
что-то доброе и великодушное в его характере удерживали его до тех пор от
менее достойных намерений, так что фамильярность, существовавшая между ними,
казалось, была скорей основана на уважении и преданности, чем на любви. Он
часто посещал театр, приходил за кулисы, чтобы поговорить с ней, наполняя
свой альбом бесчисленными эскизами той красоты, которая очаровывала его как
артиста и как влюбленного. Так, день за днем, он плыл наудачу по морю своих
чувств, беспрестанно мучимый сомнениями, колебаниями, любовью и
подозрениями. Подозрение кончалось всегда победой разума благодаря
благоразумным увещаниям его друга, Мерваля, человека положительного и
практического. На другой день того вечера, который я описал в начале этой
части моего рассказа, Глиндон катался один верхом по берегам Неаполитанского
залива, по ту сторону грота Позилипа. Солнце перестало печь, и прохладный
ветерок подымался от блестящих волн. В ту минуту, как он нагнулся, чтобы
прочесть надпись, высеченную на камне на краю дороги, он заметил шедшего
впереди него человека. Он догнал его и, узнав Занони, поклонился ему.
- Открыли ли вы какие-нибудь древности? - спросил он, улыбаясь. - Их
можно встретить по дороге так же много, как камней.
- Нет, - отвечал Занони, - если только не считать тех древностей,
рождение которых восходит к началу света и которые природа беспрестанно
уничтожает и создает снова. - И он показал Глиндону маленькое растение с
бледно-голубым цветком, которое он тщательно потом спрятал на груди.
- Вы ботаник?
- Да.
- Это, говорят, самое интересное занятие.
- Да, для тех, которые понимают его.
- Разве это такая редкая наука?
- Редкая! Глубокая и искренняя философия искусства и науки, может быть,
совершенно погибла в наше время пустых и поверхностных знаний. Не думаете ли
вы, что не было никакой истины в этих таинственных преданиях, которые дошли
до нас от самых отдаленных веков... как раковины, собранные сегодня на
вершине гор, показывают нам место, где прежде находилось море! Древняя магия
Колхиды разве была чем-нибудь другим, как не наукой о природе в ее самых
низких творениях? На что указывает сказание о Медее, как не на ту силу,
которую можно извлечь из зародыша и листа; может быть, в самом ничтожном
растении заключается то, чего мудрецы Вавилона напрасно искали в звездах.
Предание говорит нам, что существовала раса, умевшая убивать своих врагов
издали, без оружия, без движения. Растение, которое вы топчете ногами,
имеет, может быть, силу более разрушительную, чем все страшные