"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Призрак" - читать интересную книгу автора

пророческого ужаса; ирония, которая обыкновенно выражалась на нем, вернулась
и сверкнула в его блестящих глазах.
- Да, Лагарп, и ваша роль будет самой чудесной из всех. Вы станете
тогда верующим христианином.
Это было уже слишком для общества, до тех пор серьезного. Все
разразились громким смехом, а Казот, как бы уставший от всех своих
предсказаний, откинулся на спинку кресла, тяжело дыша.
- Теперь, - проговорила мадам де ..., - после того как вы произнесли
столько важных предсказаний на наш счет, скажите же нам, что ожидает вас.
Конвульсивная дрожь пробежала по телу невольного пророка, но он в ту же
минуту успокоился, и его лицо озарилось выражением спокойной покорности.
- Мадам, - отвечал он после долгого молчания, - во время осады
Иерусалима один человек, свидетельствует историк {Имеется в виду Иосиф
Флавий (37-100 н. э.), автор "Истории иудейской войны".}, в продолжение семи
дней подряд обходил ограду, крича: "Горе тебе, Иерусалим! Горе мне самому!"
- Ну, так что же?
- На седьмой день, когда он возгласил таким образом, камень, пущенный
катапультой римлян, настиг его и убил наповал.
При этих словах Казот встал и вышел, а гости, охваченные против своей
воли ужасом, расстались вскоре после его ухода.

VII


Было около полуночи, когда иностранец дошел до своего дома,
находившегося в одном из тех обширных кварталов, которые можно назвать
маленьким Парижем. Подвалы его были заняты бедными ремесленниками, часто
ссыльными или бродягами, избегавшими полиции, а то каким-нибудь дерзким
писателем, который, посеяв самые разрушительные идеи, напечатав самые
ядовитые пасквили против духовенства, министров или короля, искал здесь
убежища от гонений. Нижний этаж состоял из лавок, антресоль населена была
артистами, главные этажи - дворянством, а чердак - ремесленниками или
гризетками.
В ту минуту, как иностранец взбирался по лестнице, молодой человек,
лицо и вид которого говорили не в его пользу, вышел через дверь антресоли и
быстро прошмыгнул перед ним. Его взгляд был какой-то скрытный, зловещий,
свирепый и в то же время боязливый. Его лицо было чрезвычайно бледно и
конвульсивно вздрагивало. Иностранец остановился и стал внимательно следить
за уходившим молодым человеком. Пока он неподвижно стоял таким образом, в
комнате рядом послышался стон; дверь закрыли быстро и поспешно, но легкое
препятствие, может быть щелка, помешало ей совсем закрыться. Незнакомец
толкнул ее и оказался в комнате. Он прошел через маленькую переднюю, бедно
меблированную, и очутился в спальне. На постели, корчась от боли, лежал
старик. Слабый свет освещал комнату и бросал отблески на сморщенное и
мертвенное лицо больного. Подле него никого не было; казалось, его оставили
так, чтоб он испустил в уединении свой последний вздох.
- Воды, - проговорил он со слабым стоном, - воды! Жажда мучит меня... я
горю.
Незнакомец подошел к постели, нагнулся к умирающему и взял его за руку.
- Будь благословен, Жан! Будь благословен! - произнес больной. - Ты уже