"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Последний римский трибун " - читать интересную книгу автора

сделает мнение другого класса, похвала или порицание которого редко доходит
до его слуха, пренебрежение к которому его сословие может считать мужеством
и достоинством. Это различие исполнено важных практических выводов; его
никогда не должен забывать политик, который хочет быть проницательным. Для
патрициев существует страшное испытание, которому подвергаются не многие
плебеи, и было бы несправедливо требовать, чтобы первые бестрепетно
пренебрегали им. Оно состоит в противодействии существующего для них
общественного мнения; они не могут не сомневаться в основательности
собственного своего суждения и невольно поддаются мысли, что голос мудрости
и добродетели заключается в тех звуках, которые были для них оракулами от
колыбели. Трибунал частных предрассудков они считают судилищем всеобщей
совести. Другое могущественное препятствие для деятельности патриция,
находящегося в таком положении, состоит в уверенности, что побуждения,
руководящие его поступками, будут неправильно истолкованы как аристократией,
которую он оставляет, так и народом, к которому он присоединяется. Бегство
от своего сословия в человеке кажется таким ненатуральным, что свет готов
искать для объяснения этой тайны любую причину, кроме честного убеждения и
возвышенного патриотизма. Честолюбие! - говорит один; обманутая надежда! -
кричит другой; какое-нибудь личное неудовольствие! - замечает третий;
угодливость черни и тщеславие! - насмешливо говорит четвертый. Народ же
сперва благоговейно удивляется, а потом подозревает. При первом противоречии
народной воле для популярного патриция уже нет спасения: его обвиняют в том,
что он действовал как лицемер, что он одевался в шкуру ягненка и говорят:
посмотрите, волчьи зубы показались! Если он дружен с народом, это лесть;
если далек от него, это гордость. Прочь же притворство общественного мнения,
прочь жалкое обольщение надежды на справедливость потомства: он оскорбляет
первое и никогда не получит последней. Что же в подобном положении
поддерживает человека, следующего внушениям собственной совести и
понимающего все опасности своего пути? Его собственная душа! Помогая своим
ближним, истинно великий человек имеет вместе с тем некоторое презрение к
ним; их бедствия или благо составляют для него все, их одобрение и порицание
для него ничто. Он выходит из пределов того круга, в который поставлен
происхождением и привычками; он глух к мелким побуждениям мелких людей.
Высоко, через обширное пространство, описываемое его орбитой, он продолжаем
свой путь, чтобы руководить и просвещать других, но шум, происходящий внизу,
не доходит до него. Пока колесо еще не сломано, пока темная бездна не
поглотила звезды, душа день и ночь звучит мелодией для своего собственного
уха, не желая прислушиваться к звукам освещаемой ею земли, не ища никакого
спутника на стезе, по которой она движется, сознавая свою силу и потому
довольная своим одиночеством. Но умы подобного рода редки. Не все века в
состоянии производить их, они составляют исключение из обыкновенной
человеческой добродетели, которая, если и не испорчена, все-таки находится
под влиянием и управлением внешних обстоятельств. В то время, когда быть
даже несколько чувствительным к голосу славы считалось уже большим
превосходством в нравственной энергии над остальными людьми, было невозможно
найти человека, обладающего тем утонченным, абстрактным чувством, тем чистым
побуждением к высоким подвигам, тем величием, живущим в собственном сердце,
которые так неизмеримо выше желания славы, держащейся за других. В самом
деле; прежде чем будем в состоянии обойтись без света, мы должны
продолжительным и строгим искусом, одобрением долгого размышления и большим