"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Последний римский трибун " - читать интересную книгу автора

чарует, она приковывает глаз. Когда вы глядите на нее, вы вызываете время за
пять столетий назад. Пред вами живой портрет Нины ди Разелли.
______________
* Это известная Сивилла Доменикино. Как произведение искусства,
Сивилла Тверчино, называемая персидской Сивиллой и находящаяся в той же
коллекции картин, может быть выше; но по красоте и характеру Сивилла
Доменикино несравненна.

Внимание прекрасной Нины было в эту минуту погружено не в остроумные и
выработанные фантазии Петрарки, в которых он, несмотря на свой поэтический
гений, часто принимает педантство за страсть. Глаза ее были устремлены не на
страницы, а на сад под окном. Лунный свет падал на старые фруктовые деревья
и на вьющиеся виноградные лозы; среди зеленого, но полузапущенного дерна
вода маленького круглого фонтана, совершенные пропорции которого говорили о
днях давно минувших, играла и сверкала отражавшимися в ней звездами. Сцена
была спокойна и прекрасна, но Нина не думала ни об ее спокойствии, ни об ее
красоте: она обращала глаза к одному, самому темному и мрачному месту. Там
деревья стояли густой массой, скрывая от глаз низкую, но толстую стену,
которая окружала дом Разелли. Сучья этих деревьев чуть пошевелились, но Нина
заметила их колебание, от массы их медленно и осторожно отделилась одинокая
фигура, от которой на траву упала длинная и темная тень. Фигура подошла к
окну и тихим голосом проговорила имя Нины.
- Скорее, Лючия! - вскричала она, задыхаясь. - Скорей! Веревочную
лестницу! Это он! Он пришел! Как ты медлишь! Поторопись, девочка, его могут
заметить! Так, теперь она привязана. Мой милый, мой герой, мой Риенцо!
- Это вы! - сказал Риенцо, войдя в комнату и обхватывая руками ее
стан. - Что ночь для других, то день для меня!
Первые минуты встречи и приветствий прошли, и Риенцо сел у ног своей
красавицы. Голова его склонилась на ее колени, глаза были устремлены на ее
лицо, руки обоих были соединены вместе.
- И для меня ты презираешь эти опасности, - сказал Риенцо, - стыд в
случае разоблачения тайны, гнев родителей!
- Что значат мои опасности в сравнении с твоими? О, Боже! Если бы отец
мой увидал тебя здесь, ты бы погиб.
- Он счел бы таким страшным унижением, что ты, прекрасная Нина, которая
могла бы быть под стать самым гордым именам Рима, тратишь свою любовь на
плебея, хотя он внук императора!
Гордое сердце Нины было в состоянии вполне сочувствовать уязвленной
гордости ее милого: она заметила боль, скрывавшуюся под беспечным тоном его
ответа.
- Разве ты не говорил мне, - сказала она, - и о великом Марии, который
не был благородным, но от которого вести свой род надменнейшие Колонны почли
бы счастьем? Разве я не вижу в тебе человека, который затмит могущество
Мария, не запятнав себя его пороками?
- Упоительная лесть! Милая предвещательница! - сказал Риензи с
меланхолической улыбкой, - и никогда твои ободрительные обещания будущего не
были для меня более кстати, чем теперь. Я скажу тебе то, чего бы не сказал
никому другому: моя душа почти подавлена огромным бременем, которое я на
себя принял. Я имею нужду в новом мужестве, потому что страшный час
приближается. Я почерпну это мужество из твоих взглядов и слов.